Ему казалось, что как только он найдет своего Воробушка, то кинется к ней. Прижмет к себе настолько крепко, насколько позволит её хрупкое тело. Оказалось, всё наоборот. Сдвинуться с места не мог. Ничего не мог. Только смотреть. На расстоянии, как это не парадоксально звучало.

Катя задрожала. Её треснувшие губы с запекшейся кровью чуть приоткрылись. Она выдохнула, хотела что-то сказать, но с её губ сорвался лишь тихий стон.

И всё.

Руслана накрыло.

Он не помнил, как оказался рядом. Эти несколько секунд вычеркнуты из его памяти. Коваль рухнул на одно колено, кровать была низкой, старой, таким образом, он оказался напротив лица Кати. Бледное, беззащитное, в глазах озера слез.

– Тихо… Тихо… Катя, ничего не говори… Я рядом.

Он хотел обнять её, но боялся. Не знал, как дотрагиваться. Как прикоснуться. Сердце заходилось в груди, готовое выпрыгнуть. Оно то останавливалось, то перезапускалось вновь.

А Руслан жадно, на грани истерии, как помешанный продолжал смотреть на Катю.

Живая…

Дрожащими пальцами, не замечая собственной реакции, Руслан накрыл руки Кати.

Девушка продолжала молчать. Смотрела на него, не мигая, а он тонул…

– Воробушек, что с ребрами? Ты сидишь, но у тебя может быть шок. Я сейчас возьму тебя на руки. Кать, пошли домой. Пожалуйста. Ты пойдешь со мной ко мне?

В тот момент он не осознавал, что говорит. Как именно звучат его слова, и какой контекст они несут.

По бледной щеке Кати побежала одинокая слеза, и девушка осторожно кивнула. Едва заметно.

Но Ковалю хватило и этого.

Она сказала «да».

* * *

– Что я могу сказать… Руслан Анатольевич, Екатерина родилась под счастливой звездой. В это невозможно поверить, но у вашей подруги нет ни одного перелома. Честно? Впервые встречаю такое в своей практике. Есть сотрясение мозга, опять же, не критичное. Я выписал соответствующие медикаменты плюс постельный режим. Второе обязательно. Многочисленные травмы, ушибы. Пара трещин. Ни внутреннего кровотечения, ничего. Хотя снова же, откровенно говоря, когда я увидел Екатерину, готовился к худшему. Выглядела она намного хуже, чем чувствовала себя. Обследовав её, могу сказать, что на ней больше чужой крови было, чем собственной. И это очень хорошо, обнадеживающе. А синяки на лице и с тела… Сойдут. Про чудо-мази из ваших лабораторий клиники могут только мечтать.

Намёк был понятен.

– И да, насилия над Катериной не было, Руслан Анатольевич. Порвано белье, но…

– Я понял.

Если бы Руслана спросили, волновал ли его вопрос изнасилования Кати, он сразу же, не задумываясь, ответил бы, что вторично. Сам факт на причинение травм – очень. Потому что… потому. А если брать его собственнические инстинкты… Да по херу! Вот по херу и всё тут! Ничего важнее Катиного здоровья на данный момент не было.

Его девочке и так досталось по самое не балуй. А тут он ещё… Как она сказала? С генеральскими замашками?

Нет их. Закончились они.

Руслан знал, они вернутся. И это нормально, потому что он дожил почти что до сороковника, и измениться в одночасье не мог. Да и нет желания. Он только-только начал испытывать такие чувства, на которые думал, что не способен. Та же нежность. Любовь к Кате. И долбанные собственнические инстинкты – тоже.

Но не в этом случае.

Если бы Катя подверглась насилию сексуального плана, он и словом не обмолвился бы. Главное в таком случае было, чтобы не пострадала психика Кати. Всё-таки, чего греха таить, в своё время он сам принудил её к сексу. Раскаивался ли он? Однозначно, нет. Не в его характере. Сделал – значит, сделал. Всё.

Пока он вез Катю в свою клинику и вызывал врачей, аккуратно прижимал её к себе, думал и о последствиях. О том, как произошедшее скажется на ней. Прикидывал, кто из хороших психологов ему доступен. Кто проверен.

– Гене… рал.

Её тихий вздох, его имя, сорвавшееся с её губ, и его пробрало. До основания. Он искал слов и не находил. И это с его красноречием.

– Да, маленькая? Всё, ты со мной.

Он трогал её ладонь, не сжимал. Руслан осторожно осматривал, едва касаясь, ощупывал, пытаясь понять степень её травм. Много крови. Лицо разбито сильно.

А ещё Катя была в белом платье.

Точно невеста.

Чужой извращенный разум пожелал заменить ЕГО Катей другую девушку. Даже платье возил в машине, выискивая жертву.

Руслан в голове поставил галочку, по приезду в клинику самолично удостоверится, что Ерину оказывают должный уход. Пусть наш бравый жених идет на поправку. Пусть…

Катя всю дорогу до клиники молчала. Лежала с закрытыми глазами. Но руку из его ладони не вынимала. Напротив, Руслан чувствовал, как она слабо водила пальчиком по его тыльной стороне ладони, давая понять, что она в сознании, просто нет сил.

Коваль тоже молчал. Он нашёл максимально безопасную для Кати позу транспортировки, сам же потом пересел на пол. Вероятность повреждений ребер была велика.

Но обошлось.

Руслан навсегда запомнит те бесконечно долгие часы, пока Катя, избитая и травмированная, осторожно трогала его руку, а он не мог оторвать взгляда от ресничек девушки, что порхали, дрожали, словно крылья бабочки на ветру.

К их приезду уже всё было готово.

Парней частично распустили, частично отправили урегулировать оставшиеся вопросы. Всё-таки они пошумели немного. Михаил остался с ним в клинике.

Камень в груди пропал только, когда врач подтвердил, что с Воробушком относительно всё нормально. Ничего серьезного. Синяки и трещины заживут.

Руслан осторожно, стараясь не шуметь, приоткрыл дверь и вошёл в палату. Врач рекомендовал Катю подержать в клинике ещё пару дней, чтобы окончательно удостовериться, что её здоровью ничего не угрожает. Коваль предполагал такое развитие, поэтому заранее распорядился, чтобы ее поместили в палату, имеющую смежную комнату. Он от неё никуда не уйдет. Ни в эти дни.

Усталость начала брать своё. Адреналин, что плескался, бурлил в крови, поутих. Руслан приподнял кресло и поставил его рядом с кроватью Кати. Девушка спала. Её помыли. Без следов чужой крови она выглядела не столь ужасно.

Но ранимо.

Маленький храбрый Воробушек.

Ком снова встал в горле.

Невыносимо…

Руслан, убедившись, что Катя спит, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и тихо заговорил.

– Лиза часто просила сказать ей, что я её люблю. А я смеялся. Подтрунивал над ней, увиливал. Я же её вырастил. Пусть не выкормил, хотя тут со мной же можно и поспорить. Но не суть. Моя любовь к ней… это же как кислород. Мы все дышим, и нам не нужно постоянно убеждаться, что именно кислород поступает к нам в легкие. Может, и нелепое сравнение, какое есть. Дочка… Она была особенной. Веселой. Задорной. Когда её не стало… Когда её убили на моих глазах я первые недели постоянно спрашивал себя: почему молчал? Почему не говорил эти простые слова – я тебя люблю. Казалось бы, что тут такого, Воробушек? Только слова… Она хотела их слышать. Мы, мужики, как? У нас всё просто. Если есть чувства – значит, показываем их. Забоимся, оберегаем, даем то, что требует от нас тот, кто рядом. Исполняем мечты. Думаем, верим, что этого достаточно. Потому что… ну мы такие, Воробушек. Не пиз…лы. Не умеем иначе. Для нас именно так вот понятнее что ли. А она… просила. Смеялась. А я… Я же потом разговаривал с ней. С фотографией. Дико многим покажется, наверное. Но только тем, кто не терял. И говорил, как сильно я её люблю. Люблю. Не любил. Да, черт побери, люблю. А она не слышала… Так и с тобой, Кать. Я сказал, что нравишься. И для меня, для солдафона, этого достаточно было. Но когда ты пропала… Понимаешь, это как с моей Лизой. Точно так же. Послушал тебя, отпустил без охраны и едва не потерял. Кать, понимаешь?