время в котором застыло и не менялось на протяжении столетий, и новым миром, мобильным, выходящим за собственные рамки, благоприятствующим любому движению вперед. Настоящее время, таким образом, интенсифицируется, меняется его содержание, становится частью общей динамики с понятной направленностью. В результате фабрикант, ремесленник, коммерсант тщательно планируют грядущий день: «Он все подсчитывает и никогда не ложится спать, не составив четкого плана на завтрашний день»894. В 1808 году модель этого приводит Марк-Антуан Жюльен в своем «Опыте о методике, призванной научить правильно планировать время, что является первейшим условием счастья» (Essai sur une méthode qui a pour objet de bien régler l’emploi du temps, premier moyen d’être heureux). Смысл его кратко можно сформулировать так: знать «цену времени и [уметь] использовать каждое мгновение для получения выгоды и совершенствования»895. В центре внимания – смутное желание использовать имеющиеся возможности, убежденность в незначительности всего временного, ожидание улучшений. Это еще один способ на самом деле изменить культуру: превратить прогресс в вызов сознанию. Книга Марка-Антуана Жюльена имела большой успех и в 1808–1830 годах переиздавалась много раз. Его требования находят отклик в повседневности: «Сколько дней потеряно в иллюзорных чувствах!»896– утверждает Жюльен-Жозеф Вире в 1823 году в сочинении под красноречивым названием «О жизненной силе» (De la puissance vitale). Более того, подобные требования имеют непосредственный педагогический аспект: «Будем скупы в отношениях со временем; не дадим ни одному из отпущенных нам мгновений пройти бесцельно; пусть все наше время используется бережно и плодотворно»897, – утверждается в тексте, написанном в 1812 году и «адресованном молодежи». В этих с виду банальных суждениях сквозит новое знаковое напряжение: стремление к социальному росту, к переходу в сферы, доселе закрытые для данного индивида, проявление настойчивости и постоянства, осознанная готовность к усталости.

Дети века, уставшие от иллюзий

Мы видим обновление стремлений, метаморфозы в распорядке дня, движение в сторону желанного, но неопределенного прогресса, но также весьма вероятную двусмысленность несдержанных обещаний, нереализуемых или нереализованных мечтаний. Общество начала XIX века полно разочарований, несбывшихся ожиданий, рухнувших идеалов. Многие люди «утратили иллюзии»898 и испытывают усталость, которую эти утраченные иллюзии могут вызвать. Коррупция, власть смогли извратить ожидания. Материализм, рассеяние, обнищание899 смогли заморозить проекты. «Будущее, казалось, принадлежало людям», однако «новая власть»900 проявила себя такой же бескомпромиссной, как и власть «старая». Мюссе воспринимал это как несчастье:

Как птица, молодость, бывало,

у самых губ моих витала,

запеть готова каждый миг.

Но столько выстрадал я в мире,

что если первые четыре

стиха сложил бы я на лире,

она б сломалась, как тростник901902.

На этой теме строятся многочисленные романы Бальзака. Утрата иллюзий носит в них почти физический характер, она болезненнее, чем вызванная ею усталость. Рафаэль, герой «Шагреневой кожи», постоянно пьет «напиток с небольшим количеством опия», поддерживая «состояние полусна»903 после «дневной и ночной работы без передышки»904, бессмысленной и неведомой. Люсьен из «Страданий изобретателя» испытывает сильнейший упадок сил, когда «катастрофа» лишает его всякой надежды, его тело и душа уже «разбиты» «долгой и мучительной борьбой». Единственный выход для него – попросить приютившего его крестьянина «помочь ему лечь на кровать, извиняясь за то, что своей смертью доставит ему хлопоты»905. Виньи с горечью замечает в этом все тот же принцип утраты и ослабления: «Пустые мечты ослабляют»906. Монументальный труд «Французы, нарисованные ими самими», изданный в 1840 году, парадоксально907, но прямо и даже грубо обрисовывает их недостаток: «Многие говорят себе: „Если солдаты превращаются в королей, если лейтенант артиллерии смог стать хозяином Европы, почему бы мне не сделаться генералом, министром или консулом?“»908

Очень показательной оказывается здесь сатира. «Сто и одна» профессия, которыми занимался Робер Макер909, герой карикатур Оноре Домье, представлены как «феноменальная одиссея» со своими драмами и неожиданностями и являются не чем иным, как «забавными» катастрофами и неисправимыми провалами, иллюзиями и неприятностями, похожими на те, с какими сталкивался Дон Кихот, на которого явно намекал карикатурист. Так высмеивались небывалые коллективные амбиции, упрямое желание подняться, изменить свое социальное положение, готовность идти на риск, стремление любой ценой «выделиться на фоне черни, толкающейся на пути к богатству»910. Те же тревожные искания, ту же цепь ошибок находим в сатирическом романе Луи Рейбо «Жером Патюро в поисках общественного положения» (Jérôme Paturot à la recherche d’une position sociale), вышедшем в свет в 1842 году911. Ирония заканчивается на ступенях лестницы, ведущей «вниз», а не «вверх», и на смирении героя, «потерявшего величие»912. В обоих случаях мы видим небывалое напряжение: мучительная лихорадочная деятельность, постоянные столкновения с препятствиями, вызывающие бесполезную, разочаровывающую усталость, пронизывают все слои общества. Все это лишь подтверждает как существование усталости, приносящей боль, так и ее новизну.

Элитарные круги начинают искать выход

В результате сказанного выше в элитарных кругах предпринимают осознанные попытки защиты: предлагается «остановиться», «сделать паузу», повернуть усталость вспять. К тому же политические потрясения рубежа веков и конфликты в обществе добавляют проблем и страстей; их последствия достаточно глубоки и сами по себе могут стать предметом медицинских диссертаций, исследующих «нервные заболевания»913, вызванные каким-то неясным нарастанием беспокойства и напряжения.

Главным образом в городах изобретаются специфические места отдыха, пространства, где можно укрыться от проблем и забыть о них. Первый важнейший шаг в этом направлении – рекомендации спокойствия и расслабления; конечно, подобные начинания касались не всех. Визитной карточкой борьбы с усталостью стали купальни для представителей определенных социальных кругов: изящные тихие кабины, изолированные, оборудованные всем необходимым, находящиеся в увеселительных садах; ласковая вода обещает расслабление, а спокойное место – уединение. Подчеркнутое техническое совершенство насосов и разветвленных и спрятанных канализационных труб в начале XIX века позволяет оборудовать купальни по берегам реки. Конечно, их было не много, но они выполняли многие функции. В них теперь можно было не только укрыться от суеты и «круговерти», но и успокоить нервы после чрезмерной нагрузки, расслабиться после столкновения с разными досадными обстоятельствами, появление которых трудно контролировать. В купальнях мгновенно прекращалось «давление». Считалось, что парижские купальни Тиволи, находящиеся около Шоссе д’Антен, в двух кварталах от Сены, помогают справиться с «нервными болезнями, спазмами, звоном в ушах, помутнением мозга»914. Все здесь дышало деликатностью: «восхитительные прогулки по тенистым аллеям»915, приятные запахи, ароматизированные жидкости, легкие