человеку становится жарко, у него появляется одышка, чувство потери и того, что им злоупотребляют; это волнение могут вызывать и машины:

Индивид, который задыхается и обливается потом, поднимаясь на гору, действует в точности как неумелые кочегары, которые кладут в топку слишком много горючего и в результате вынуждены выпускать пар и терять тепло, тогда как кочегар опытный кладет ровно столько топлива, сколько требуется в каждый момент для поддержания температуры, необходимой для динамического эффекта, который тепло должно производить975.

Таким образом, налицо тотальные изменения. Усталость, изнуренное состояние не зависит больше от какой-то слабости волокон, как считалось в XVIII веке976, «расслабления» частей тела, изнеженности нервов, но связано с неким отсутствием баланса в самом газообмене: с одной стороны, это избыток тепла, с другой – недостаток сжигания, вследствие чего совершаются тщетные усилия для преодоления немощи. Меняется предмет изучения. Потери меняют форму и место. Усталость вызывается нехваткой конкретной вещи – огня, и бесполезными судорожными движениями, даже болью, которая их сопровождает. Объяснение поменяло вектор. Взгляд переместился. В основе процесса – общая и совершенно материальная сила:

XIX век был одержим проблемой усталости, но не только «истинной» усталости индивидов в индустриальном обществе. Это был также как бы негативный отпечаток тела, воспринимаемого как термодинамическая машина, способная сохранить и развить энергию977.

Нельзя сказать, чтобы средние показатели достигались с легкостью или чтобы любая работа соответствовала предусмотренному уровню газообмена. Выводы с неизбежностью подчеркивают «различия между индивидами в плане поглощающей способности легких»978.

Важность заключается в другом: необходимо избегать любой бесполезной траты сил, не совершать ненужных движений, не напрягать лишний раз мускулатуру; в результате этого процесс «сжигания» окажется под контролем, а усталость, вызываемую работой, можно будет объяснить и предотвратить. Это заведомо упрощенный вывод, очевидно близкий к тому, что демонстрировала промышленная механика, экономя, адаптируя движения и делая их более точными; в то же время здесь существуют большие различия: расчет теперь направлен не только на плавность или координацию движений, но и на потребление и его свойства, на более эффективное использование энергии.

Взгляд на проблему решительно изменился. Появился новый объект изучения, пришедший на смену расчету и измерениям, – грудь, ставшая «топкой», главным элементом «мотора». Ее формы оцениваются, ресурсы прогнозируются. Такие науки, как гигиена и физиология, относят ее к «капиталу» организма. В 1823 году Габриель Андраль начинает курс клинической медицины с составления списка «болезней груди»979, а в 1828 году – курс гигиены с исследования «атмосферного воздуха и дыхания»980. Цели доселе небывалые. Строение грудной клетки становится залогом крепости организма, в особенности ее объем, вплоть до того, что Маршалл, английский врач, в 1840 году занимавшийся осмотром новобранцев, заявил о невозможности брать в британскую армию «лиц, окружность груди которых менее 31 дюйма [приблизительно 75 сантиметров]»981, Вуаллез начал искать признаки туберкулеза982, а Луи Лаверан пытался установить цифровую «вилку» между сильными и слабыми: у первых окружность груди 83 сантиметра, у вторых – 77 сантиметров983. Средние значения необходимы также для выправки и общего облика.

Остается дыхание, интерес к которому возрос больше чем когда-либо. Некоторые в его изучении доходят до исступления, как, например, Люттербах, «профессор натуральной медицины», который в эссе, написанном в 1852 году, c энтузиазмом «литературных безумцев» пытается выделить более тридцати различных способов дыхания984: «волнообразное» – облегчающее «умственную усталость», «ритмичное» – облегчающее усталость, вызванную ходьбой, «прогрессивное» – для облегчения усталости, вызванной бегом, и множество других, имеющих какие-то невероятные цели: «прерывистое» и «округлое», «дрожащее» и «поверхностное», «очистительное» и «слюнное», «питающее» и «изохромное». Эти пустые, псевдонаучные, во многом иллюзорные изыскания тем не менее свидетельствуют о значении, которое в начале XIX века придается дыханию.

Наконец, самым оригинальным и эффективным оказался «спирометр», изобретенный в 1845 году Джоном Хатчинсоном. Это аппарат, в цифровом виде выражающий объем дыхания при форсированном выдохе, количество воздуха, используемого легкими985. Градуированный колокол, плавающий на поверхности жидкости в сосуде, определяет количество выдыхаемого воздуха. К ранее существовавшим добавляется еще один эталон выносливости. То, что было «внутри», выходит наружу. Самые выносливые – те, у кого объем выдыхаемого воздуха наибольший, те, у кого каждый вдох обеспечивает наибольшее сгорание. Отсюда – небывалая убежденность в получении таким образом «ценных указаний для измерения силы индивидов и своеобразная профилактика неминуемых болезней»986.

Новый взгляд на питание

Исследования Гирна по-прежнему касаются дыхания, «сжигателя» и его роли, потребляемого кислорода. В то же время взгляд с точки зрения энергии с неизбежностью обновляет роль питания, потому что от качества «сжигаемого» материала зависит совершаемая работа. В 1830 году Альбрехт Тэер утверждал:

Сила, активность и ловкость человека бесконечно разнообразны и в большой мере зависят от его питания и благополучия условий, в которых он живет. Рабочий, которому я даю двенадцать условных единиц питания, может выполнять вдвое больше работы, чем рабочий, которому я даю шесть987.

Это умозаключение кажется банальным – само собой разумеется, что дефицит питания влечет за собой усталость и изнуренность. Мишель Леви придерживается простейшей гигиенической теории, утверждая в 1844 году, что «пределы возможностей определяются чувством усталости, наступающим скорее у людей слабых и плохо питающихся, чем у тех, кто живет в других условиях»988; при всей своей очевидности это утверждение весьма оригинально, так как напрямую соотносится с кислородом и процессом горения; двоякие свойства органического горения подтверждали химики во второй половине XIX века: в процессе горения участвуют поддерживающий его газ и горючий материал, пламя и горящая субстанция. Вероятно, это победа образа, но абсолютно конкретного: «Еда для животного организма есть то же самое, что топливо для печи»989. Юстус фон Либих в 1830‐х годах990 относит продукты питания к двум категориям: те, которые способствуют обновлению органов и тканей, и «пластичные продукты», способствующие поддержанию в организме телесной искры, «продукты для дыхания», которые выводят углекислоту и дают калории, – «жир, крахмал, камедь, сахар, пектин, бассорин, вино, крепкий алкоголь…»991. Это тем более смелый и даже новаторский анализ, потому что он обнажает деградацию организма, вызванную процессом горения: присутствие в крови молочной кислоты, усиливающееся при физической нагрузке. Это совершенно новое объяснение боли от усталости, данное с точки зрения химии.

Таким образом, важнейшей частью процесса оказывается «энергия»: для запуска «машины» и повышения ее эффективности необходимо питание. Географы и статистики в начале XIX века вновь противопоставили бедные регионы богатым, слабое население сильному и стигматизировали департаменты Центра, «ту часть Франции, где едят