Виталий Михайлович Волович – близкий друг Миши и Тани – тоже был художник. Но он и мысли формулировал блестяще. И комплименты умел говорить.

Возможно, некоторые люди рождаются на свет с определённым запасом слов. Их ни больше ни меньше, поэтому тратить нужно с умом. Или это вообще родом из детства. Как и всё прочее.

Миша родился в Киеве, за десять лет до начала войны. Семья была у него очень даже приличная, правильная такая еврейская семья. Мама работала в торговле, папа – инженер. Ещё были младший брат Сева и старшая мамина сестра, человек очень больной, карлица. Жила вместе с ними. Мама ей много внимания уделяла, но не в ущерб сыновьям.

На младенческом фотоснимке Брусиловского, где он запечатлён в размытом, вазелиновом свечении, сохранилась надпись, сделанная понизу чернильным карандашом:

«Это Миша. Ему семь месяцев. В жизни он ещё красивее».

Миша был, что называется, упитанный мальчик. Это про внешность. А вот душа в крепкое тельце была вложена тончайшей выделки. И – любопытство к миру и абсолютное доверие к бытию. Четыре года исполнилось Мише, когда он ушёл вместе с траурной процессией на Байково кладбище, – эти процессии часто ходили мимо дома, вот мальчик и отправился следом за одной из них на кладбище и пропал. Родители искали его чуть ли не две недели, а он жил всё это время вместе с бездомными в полуразрушенных склепах, в забытых часовенках Байкова кладбища. Бездомные его приютили, чем-то кормили, а ведь время тогда было не из самых сытых. Мама потом рассказывала, что боялась больше всего, что сынишку съедят – он ведь был такой аппетитный. А склепы Байкова кладбища будут годами сниться Мише. Как он над ними летает…

Когда началась война, отца призвали в армию, и вскоре на него пришла похоронка. А маму с детьми переправили на Южный Урал. В город Троицк. Так Брусиловский впервые попал в тот край, где проведёт большую часть своей жизни – только не в южной его части, а в средней.

В Троицке вместе с Брусиловскими жила тётя Рая. Она была хирургом, притом очень хорошим, и в 1943 году её мобилизовали. Врачом двенадцативагонного санитарного поезда стала теперь тётя Рая, и племянник-подросток поехал вместе с ней в Киев. Он помогал тёте и другим докторам во время операций, которые шли и днём и ночью. Двое хирургов работали в каждом вагоне, двое тут же спали, потом – менялись. Миша исполнял вроде бы несложную работу, но чуть ли не самую страшную для психики. Выносил из «операционной» вёдра с кишками, отрезанными ногами, отнятыми руками… Насмотрелся на всю жизнь.

В военные годы страшным дефицитом была самая обычная поваренная соль, её всем вечно не хватало. Как в сказке «Соль дороже золота». Когда санитарный поезд делал в пути остановку, Мишу отправляли в ближайшее село с холщовыми мешочками насыпанной соли.

Это была трудная задача. Сначала надо было определить, нет ли в селе полицаев, не придётся ли стать соляным столбом. Потом – найти жителей, которые будут менять соль на «живые продукты»: яйца, масло, крупу. Что давали, то брал – и бегом обратно, к поезду! А пока он отсутствовал, вёдра в операционной заполнял новый страшный груз… Соль и раны. Соль и солнце. Кровь и соль. Кровь и солнце… Такой была Мишина война.

Когда Киев освободили от оккупантов, Миша вернулся в родной город – и оказался там, можно сказать, один. Тётю Раю ждал санитарный поезд, ей надо было возвращаться. Двенадцать лет было Мише. Есть нечего, попрошайничать стыдно, помощи ждать не от кого; больная родственница, с которой его оставили, сама нуждалась в присмотре. Киев выглядел пустынным, немцы ушли всего лишь месяц назад. На улицах Миша привычно высматривал знакомые дома, кивал им, как добрым друзьям. Да, правая сторона Крещатика, если идёшь ко Днепру, сгорела, были другие потери, но и сохранилось многое – не так, как, например, в Минске.

По чистой случайности Миша прибился к маленькой, но гордой мафии чистильщиков обуви, обитавшей близ железнодорожного вокзала. Управлял мафией ражий и рыжий бандюган по кличке Кот – лишь позднее Миша узнает, что на арго котами называли сутенёров. Но киевский Кот был в таком промысле не замечен, так что кличку свою получил, вполне вероятно, по какой-то другой причине. Огромный детина лет двадцати имел во рту золотые фиксы, был несловоохотлив и всегда справедлив к своим беспризорным сотрудникам.

У Миши появились собственное рабочее место на привокзальной площади, приступочка и набор инструментов: щётки, вакса и цветные бархатные тряпочки, которыми обкладывался верх сапога, чтобы не запачкать галифе клиенту. Клиентами-то были в основном военные – они хорошо понимали, что такое настоящий шик: это если обувь блестит и киевские облака отражаются в сапогах, как в водице.

Первой краской Брусиловского стала эта сапожная вакса – чёрная, как плодная земля.

Мастерство было нехитрое, но усердия и смекалки требовало. Выгодным считалось заполучить в клиенты не обычного солдатика, а офицера, и чтобы с барышней. Перед барышнями военные проявляли только самые лучшие душевные качества, щедро бросали мальчишкам деньги.

Вечером приходил Кот, забирал деньги у каждого чистильщика и не глядя, на ощупь вынимал из пачки несколько купюр – это была доля работника. Кот своих «детей» не обижал, не зря Миша спустя много лет скажет Тане:

– Я был богатым, только когда чистил сапоги в Киеве.

Но и чистильщики блюли закон: утаивать выручку не пытались, лишь один раз на Мишиной памяти это проделал какой-то его «коллега» – и больше на вокзале не показывался.

Каждое воскресенье на Евбазе (не европейский, а еврейский базар) гуляла киевская «малина», и мелкую сапожную братию тоже туда принимали. Пили, пели, мальчишкам вменялось в обязанность доставлять к общему столу харчи, закусь. Всё было организовано предельно чётко: Кот делил пацанов на пары, и у каждой пары было своё spécialité. Миша «работал» по пирогам с картошкой – Коту он был обязан единственным в жизни опытом не только богатства, но и воровства. Воровали так: крутились у лотка какой-нибудь торговки, потом напарник Миши прижигал ей «случайно» руку папироской, сам он хватал пироги, и юные негодяи бежали на Евбаз с добычей. А воры, кстати, были придирчивы, помятых пирогов не ели, да и прилететь за такое могло не в шутку.

Да. Из прошлого пирогов не выкинешь…

Однажды среди чистильщиков под «шух-шух» бархоткой пролетела весть, что близится день рождения Кота. Нужен подарок, решил Миша, прекрасно помнивший довоенные семейные праздники. Но что подарить начальству? Не пироги же. Нашёл лист бумаги, цветные карандаши – и сделал портрет. Вышло похоже! Рыжие кудри, веснушки, лохматые бровищи. Фиксы во рту – для представительного вида Миша нарисовал их больше, чем имелось.

Кот пришел за выручкой в обычное время, протянул руку за деньгами, а получил вместе с мятыми купюрами ещё и рисунок.

Смотрел Кот на свой портрет внимательно, молчал и щурился. Не понравилось, решил Миша. Надо было пироги всё-таки… Но потом шеф свернул рисунок в четыре раза и сунул в боковой карман, отдав Мише всю его выручку!