И пока Миша Брусиловский сидел в Париже, гадая, то ли будет выставка, то ли нет, Таню вызвали на допрос в КГБ. По хорошо известному свердловчанам адресу – проспект Ленина, 17.

Таня знала уже от Миши, что Басмаджян пропал и что выставка под вопросом. По телефону сказала ему:

– Сиди там и жди, может, всё образуется!

Она понимала, как важна для Брусиловского эта парижская экспозиция. Ну и работы он с собой зря, что ли, вёз? Они уже были развешаны на стенах галереи… Вдруг получится продать?

Другого такого шанса может и не выпасть: удача – она вообще дама капризная.

Денег на жизнь в Париже у Миши не было, никто ему там ничего не платил. Как-то он перебивался, по ресторанам, конечно, не ходил, и даже в музеи не всегда получалось проникнуть. Билеты-то дорогие! В музей Пикассо решил как-то пойти по членскому билету Союза художников СССР, но кассирша внимательно изучила документ и ткнула пальцем в графу «Членские взносы». Оказывается, они были не уплачены! Дезоле, мсье, пустить вас бесплатно я не могу.

И вот Миша в Париже «красил картинки», чтобы заработать хотя бы на миску супа, и ждал приезда Виталия Воловича, которому удалось получить приглашение во Францию на месяц. Скоро друзья встретятся там и даже смогут вместе погулять по Монмартру.

Париж был тогда совсем не такой, как сейчас. В дешёвые ресторанчики то и дело входили уличные певицы, и каждая из них напоминала Пиаф не голосом, так лицом, не манерами, так причёской. По улицам сновали цветочники – предлагали купить розу «для вашей дамы», даже если дамы рядом не наблюдалось. Урны на бульваре Распай ещё не сменились пластиковыми мешками – эта мера против терроризма появится спустя несколько лет: отныне мусор должен быть на виду из соображений общественной безопасности. Париж Миши Брусиловского доживал свои последние спокойные годы…

Между тем Таня в Свердловске отвечала на вопросы какого-то чина КГБ. Чин интересовался Гаригом Басмаджяном.

– Да я ведь его не знаю! – горячилась Таня. – В глаза не видела. Где Париж, где мы?

Чин настаивал: может, она ещё подумает? Вспомнит какие-то детали?

– Какие могут быть детали? Я только фамилию его слышала, и то не уверена, что смогу её правильно написать!

– Через «я», – подсказал чин. – Водички хотите?

– Не хочу я водички! Я уйти отсюда хочу поскорее.

– А куда вы, собственно, торопитесь?

Допрос к тому времени перевалил за третий час, и у Тани сдали нервы.

– В деревню я тороплюсь! В Волыны!

– Вас там кто-то ждёт?

– Да! Басмаджян сидит там у меня в погребе, голодный. Я его покормить должна!

Таня так устроена, что сначала шутит, а потом думает. Миша ей сколько раз говорил: «Крошка, не шути вслух!» Чин встрепенулся, вытянулся, глаза его вспыхнули торжеством:

– Правда?

– О боже! Вы что, шуток не понимаете?

На какую-то секунду чин поверил в то, что Таня действительно удерживает у себя в деревенском погребе без вести пропавшего французского армянина и что он, заштатный свердловский чекист, взял след и сейчас размотает весь этот спутанный, в колтунах, клубок до начальной ниточки. Таким он стал в эту секунду воодушевлённым, что шутнице Тане – добросердечной, несмотря на весь свой сарказм, женщине – стало его по-настоящему жалко. Но тоже на секунду.

В конце концов чин отпустил Крошку восвояси и даже не наведался в Волыны, чтобы осмотреть погреб.

Поиски Гарига продолжались, параллельно с Таней были допрошены десятки человек. А в результате – ноль. Будто и не было никогда на свете никакого Басмаджяна… Этот ноль, эта вопиющая пустота требовали того, чтобы их любой ценой заполнили – пусть даже домыслами, слухами, пусть даже откровенной ложью. Тане потом кто-то сказал, что Басмаджяна якобы «закатали в асфальт». А у писателя Лимонова в романе «Иностранец в смутное время» она прочтёт спустя много лет буквально следующее:

«– Вон армянина вашего парижского спиздили… Светланка, разливай косорыловку!

– Басмаджяна?

– Ну да, его. И давно на мясорубке перекрутили. Семья отказалась платить «рэнсом». Вот ей и отправили кило фарша в пластиковом пакете. Га-га-га… Будьте осторожны, эмигрант!»

Это из главы «Женщина-западня», где альтер эго Лимонова, писатель Индиана приходит в поисках любимой женщины к москвичке Светлане и вступает там в разговор с чеченским гостем.

Да, слухи были как волны – накатывали один за другим. Говорили, что ещё в начале 1980-х Басмаджян вместе с артисткой Зоей Фёдоровой наладил вывоз ценностей из СССР за границу. Звезду фильма «Подруги» жестоко убили в 1981 году. Выстрелили в затылок в её собственной квартире на Кутузовском проспекте. Был ли Гариг знаком с Фёдоровой, участвовал ли в деяниях знаменитой «бриллиантовой мафии», возглавляемой цыганом Борисом Буряце, будто бы любовником Галины Брежневой? Никто наверняка не знает, но криминальный душок сопровождал таинственное исчезновение Басмаджяна – и усложнял работу следствия.

Ну а Миша Брусиловский всё ждал открытия своей парижской выставки и надеялся, что она сделает его знаменитым, а проданные работы – богатым. Пятьдесят картин – хорошо укатанных, не алла какая-то прима! И вот в конце концов выставку открыли, да только прошла она камерно, для своих. Никакого шума, чтобы не привлекать внимания к галерее. Ни большого успеха, ни сказочных выплат. Более того, когда Миша собрался домой, в Свердловск, Вартухи заявила, что все его крупные работы останутся в Париже – он ведь жил здесь столько времени, пользовался плиткой в подсобке, ему напечатали афиши и каталог! 15 камерных картин Вартухи вернула Мише, их потом переправили в Америку, и там они исчезли без следа.

А основная часть работ так и осталась во Франции, в собственности галереи Басмаджяна. Гарига официально признали без вести пропавшим, Вартухи вступила в права наследования, а потом закрыла галерею и уехала из Парижа. Работы всплывали потом на аукционах, первоначальная цена каждой картины была от 8–12 тысяч долларов. Новая волна слухов накатила внезапно: теперь говорили, что Басмаджяна никто не убивал и на фарш не перекручивал – он мирно живёт в Латинской Америке, воссоединившись со своей семьёй. Вот только почему тогда семья настаивала на продолжении следствия?..

Одним из гостей той долгожданной выставки был некто Тр-ман. Мутный он был какой-то, но зато сразу же сделал Мише деловое предложение – позвал в Америку работать. Ты, сказал он Брусиловскому, уедешь оттуда богатым! Я куплю всё, что ты сделаешь, по самой высокой цене. Я же знаю, сколько ты стоишь.

Миша к тому времени уже не очень хорошо понимал, что к чему, но на предложение Тр-мана согласился. То, что происходило в СССР, его очень беспокоило, и надо было позаботиться о Тане. В СССР, как писал Миша в одном из личных писем, углублялись «кризис и паралич советской власти. Жрать мало что есть, цены растут. Политика. Политика. По телевидению – спектакли, как бодаются члены Верховного совета по выводу страны: быть или не быть частной собственности? Империя трещит, партия ушла в подполье. На этих днях пришёл в Союз художников – делили импортные и отечественные материалы. На 150 членов Союза художников пришёл один тюбик ультрамарина, два тюбика белил, по две щетинной кисти и т. д. В шапку положили бумажки, и все тянули. Мне досталась бутылка с разбавителем, две кисти щетинные и один колонок. Вот такая интересная у нас жизнь».