Старшины и сотники, дружно вскочив с табуретов, нестройным басовитым хором взревели:

– Любо, Верин, любо! Покараем врага нашего давнего! Животов своих не пожалеем ради нашей победы! Любо, брат Верин, любо!!!

– Здесь не только наш общий стяг, наши умелицы вышили для каждой сотни и именные вымпелы, – расплывшись в радостной улыбке, заявил староста и хотел было раздать их сотникам, но тут уж я вмешался:

– Стойте, братия, обождите немного. Каждая сотня получит свой отличительный вымпел сегодня на общем построении после вечерней молитвы под бой боевых барабанов и гул медных труб!

Старшины и сотники замерли на несколько мгновений и вдруг охрипшими голосами заревели:

– Любо, атаман, любо!!!

– Братья, сейчас идите к своим подчинённым и готовьтесь к торжественному построению.

Командиры в избытке чувств поздравили друг друга со столь знаменательным событием и, покинув общий зал, разошлись, ушёл и есаул. Остался лишь староста, продолжавший держать алый стяг. Посмотрев в его счастливые глаза, я добродушно улыбнулся и, приобняв старика, заговорил:

– Ну, Верин, ну, удружил! В самый нужный момент знамя нам преподнёс!

– Да чего там, атаман, – скалясь во все тридцать два зуба, ответил он, – нам действительно свой флаг очень был нужен, вот мы втайне от всех его и делали. Кстати, наши мастерицы не только флаг с вымпелами сшили, но и головные уборы с красным верхом и перекрестьем из продольных полос, которые ты кубанками называл. На всех хватит и ещё некоторый запас останется. Для рядовых – с чёрными полосами, а для сотников – с серебряными.

– И за это тебе низкий поклон! Со временем мы непременно для всех единую униформу пошьём, а пока кубанки нас отличать будут, да и мы сами друг друга не перепутаем. По уму это давно надо было сделать, но всё как-то не до того было…

Староста, загадочно ухмыльнувшись, полез в свёрток, покопался в нём, достал кубанку с золотыми перекрещенными полосами и с уважительным поклоном вручил её мне. Я принял её, поклонившись в ответ, и внимательно рассмотрел. Швы и качество материала были выше всяческих похвал, будто промышленной выделки. Глядя на произведение искусства местных умелиц, мне отчего-то припомнилась история появления этого головного убора. По сути, кубанка – это низкая папаха, получившая распространение в Гражданскую войну. Кубанские казаки, перешедшие на сторону Красной армии, стали урезать стандартные папахи и заменяли кокарды на алые ленты или звёздочки, чтобы в бою можно было отличить красных от белых. После окончания войны кубанки стали зимним головным убором сотрудников НКВД…

Крепко пожав жилистую руку старосты, я надел кубанку, оказавшуюся мне в самую пору, и, пообещав прийти в церковь на вечернюю молитву, направился к себе. Пройдя по грунтовой дороге, зашёл в свой двор, скинул с себя пропитанную потом и вездесущей пылью одежду, искупался в бочке с тёплой водой и только потом вошёл в хату. Сунув одежду в ящик для грязного белья, я достал из платяного шкафа, сколоченного из грубо отёсанных досок, парадную форму кубанского казачьего войска и разложил её на своей кровати. Эту форму я сам сшил, разве что чёрные шаровары купил в торговой лавке на рынке в одном из доменов в Вольных баронствах вместе с отличными хромовыми сапогами с высоким голенищем. Так что кубанка, вручённая мне Верином, пришлась очень даже кстати. Оставалось только погоны сделать, на что у меня просто не было времени.

Шил я униформу несколько месяцев, выкраивая для этого редкие часы свободного времени. Конечно, можно было озадачить наших белошвеек, но мне очень не хотелось, чтобы кто-то о ней знал раньше времени, полагая надеть её перед боем или на какое-то значимое торжество, и вот наконец время это пришло…

Неспешно одевшись, я пристегнул родовую шашку с кинжалом из золотой шахты и степенной походкой направился в церковь. Шагая по хорошо утрамбованному щебню, постоянно ловил на себе заинтересованные взгляды, но, честно говоря, мне было совершенно не до них. Все мои мысли вертелись вокруг предстоящей церемонии вручения сотням именных вымпелов. Как-то уж всё спонтанно получается, к таким торжественным мероприятиям долго готовиться надо, отрабатывая всё в мельчайших деталях, а тут… всё с бухты-барахты. Хотя, конечно, это, наверное, и к лучшему. Мордовать личный состав не пришлось, полностью сконцентрировавшись на боевой подготовке, так что предстоящая церемония пройдёт пусть и не гладко, зато без всякой фальши и излишней помпезности буквально в преддверии тяжелейшего сражения, что само по себе дорогого стоит… Далеко не с каждым выбравшим нелёгкую воинскую стезю такое случается… м-да-а…

Вот так, шагая и обдумывая предстоящий ритуал вручения боевых вымпелов, я добрался до церкви, сколоченной на скорую руку из подручных материалов, и остановился возле входа. Сняв кубанку и перекрестившись, вошёл внутрь. До вечерней проповеди оставалось ещё минут пятнадцать, так что было время поговорить со священником.

– Здравствуйте, отец Гавриил, – поприветствовал я нашего священнослужителя местного культа Единого.

– Здравствуй, атаман, – мягко отозвался он. – Что-то давненько тебя не было в храме Божьем…

– Что поделать, работать пришлось очень много, – с покаянием отозвался я, – да вы и сами это знаете. Времени катастрофически не хватает.

– Я понимаю тебя, сын мой, но всё же негоже атаману, предводителю многих людей, в церковь не ходить, ведь тебе люди подчиняются, и они на тебя смотрят, так что ты обязан своими поступками подавать достойный пример.

– Каюсь, грешен, отец Гавриил, – чуть склонив голову, ответил я, действительно ощущая в душе неловкость, – и обязуюсь исправить столь досадное недоразумение. Но давайте сейчас поговорим немного о другом. На нас идёт большая орда степняков, будут они здесь уже завтра, ориентировочно в полдень. Они идут нас уничтожить, так что нас ожидают тяжелейшие бои в осаде против многократно превосходящего противника. После вашей вечерней проповеди и молитвы на плацу будет проведено торжественное вручение сотням именных вымпелов, и по этой причине я попросил бы вас освятить как общий наш стяг, так и вымпелы сотен.

– Достойное дело, атаман. Я непременно это сделаю, считаю это большой честью.

Склонив голову в знак почтения, я передал ему свёрток со знамёнами и, пообещав, что в самое ближайшее время принесут к ним древки, вышел из церкви. Отойдя в сторону, я стал наблюдать, как подтягивается народ. Когда все собрались на площади возле церкви, отец Гавриил начал литургию, продлившуюся около часа, а затем обратился ко всем присутствующим с проповедью. Я внимал его мудрым словам, завершившимся призывом крепить единство и крепиться духом перед лицом тяжёлых испытаний…

После проповеди отец Гавриил оповестил всех, что расходиться не надо, так как предстоит важная военная церемония. Есаул и сотники немедленно принялись выстраивать линейные сотни, причём проделывали это весьма сноровисто. Поднаторели они за последние месяцы, проведённые в постоянных тренировках, что не могло не радовать. А народ в предвкушении чего-то необычного во все глаза смотрел на разворачивающееся действо. Оно и понятно, в последние месяцы не до каких-либо развлечений было, один лишь каторжный труд на добровольных началах с хорошей перспективой на будущее.