Судья поднял мою руку, когда я зажимал глубокую рану на животе.

Я не знал, какая кровь была моей, а какая — моего врага.

Вскоре я оказался в душе. Даже на таком расстоянии отдаленные возгласы толпы болезненным эхом отдавались в моих барабанных перепонках. В комнате победы никого, кроме меня. Мы начинали как двадцать четыре игрока. Я был единственным, кто все еще стоял на ногах.

Я убивал себе подобных. Я повредил свою душу. Я отдался тьме. Но почему я все еще чувствовал себя самим собой? Почему я все еще горевал, как я сам?

Контракт выполнен.

Больше никаких драк. Больше нет.

***

У меня было достаточно припасов, чтобы хватило на долгое время. Мне просто нужно было побороть себя. Чуть-чуть всякий раз, когда мне это было нужно. Таков был план.

Я тусовался в субботу. Мы остались на ночь в особняке Сэмюеля. Табита даже пришла. Она ненавидела быть у Сэмюеля из-за всех этих наркотиков и девочек.

Все отлично проводили время, включая меня. Мы были в кабинете на верхнем этаже. Туда был вход не для всех, и Табите пришлось остаться внизу.

Сэмюель был другим. Кто-то, кого я действительно мог бы считать другом. Может быть, то, что он сделал, было просто бизнесом.

Мы употребляли, и после этого я мало что помнил.

Когда я проснулся, рядом со мной были девушки, которые не были Табитой. Я знал, что бы ни случилось прошлой ночью, я собирался слышать об этом до тех пор, пока не наступит судный день.

Моя голова убивала меня. На этот раз одиночество было таким сильным, что я просто хотел снова обналичить деньги.

Остальное было как в тумане. Я не знал, как вернулся в Академию или как пережил понедельник.

Порез на животе пульсировал, но моя способность к исцелению, похоже, начала проявляться, и когда я проснулся во вторник, я был исцелен. Я действительно надеялся, что это продлится дольше. Это дало бы Люциану хороший шанс заявить на меня права, добиться успеха. Но, похоже, уступать было не в моих силах.

Тьма была просто слишком сильной. Мама была неправа. У нее была такая поговорка: какими бы мрачными ни казались обстоятельства, надежда не за горами.

Надежда не предназначалась для таких парней, как я.

***

Представители прессы брали интервью у Люциана, постоянный поток камер и журналистов. Каким-то образом мне удалось сбежать от них всех. Я ненавидел быть в центре внимания, хотя и любил сцену. Там, наверху, я чувствовал себя по-другому, как кто-то другой, а не как это злое существо, которому приходилось бороться, чтобы оставаться хорошим.

Оставаться хорошим не должно быть так уж трудно.

Приехала моя семья. Отец, надеюсь, был где-то в толпе. Почему я вообще надеялся на это, я не знал.

Табиты там не было. Она была зла на меня за то, что случилось у Сэмюеля. Я ничего не мог с этим поделать. Я ничем не мог помочь, когда был одурманен наркотиками до потери рассудка.

Я встал. Я стоял перед воротами, ожидая, когда они откроются.

На долю секунды в моей голове промелькнул сон о легионе рыцарей в белых доспехах. Чешуйки под кожей задрожали.

Зверь хотел выбраться наружу. Ему нужно было расправить крылья.

Я сомневался, что сегодня проявится еще одна способность.

Ворота со скрипом отворились.

— Рубикон! — Голос Алекса эхом разнесся в микрофон и отразился от стен.

Я вышел, и толпа зааплодировала как сумасшедшая, особенно драконы. Драконы. Я был убийцей драконов.

Я поднял руки, когда почувствовал, что не могу дышать, и воздух наполнил мои легкие.

«Хочешь пересидеть это дело?» — предложил зверь.

«Нет», — подумал я. — «Ты не заберешь его жизнь».

«Тогда перестань быть слабаком, Блейк.»

Я ненавидел эти конфронтации.

Я зарычал. Толпа неправильно поняла, думая, что я пытаюсь их взволновать. Я не пытался; я был в ярости. Он не должен пытаться заявить на меня права.

Его отец и мать сидели на двух тронах прямо рядом с родителями Арианны. Правители Пейи. Жаль, что ни один из них не был достаточно царственным, чтобы заявить на меня права, ни один не был достаточно достоин, чтобы выйти из этих ворот и встретиться со мной лицом к лицу.

Люциан был храбрым, но не тем, кем надо.

Было названо его имя, и, как по маслу, когда он вышел, зверь сделал то же самое.

Фигура Люциана стала меньше за считанные секунды, и я почувствовал, что ускользаю.

«Держись, Блейк. Ты не можешь убить Люциана.»

Заиграла «Thunderstruck», и толпа подпевала.

Я ненавидел эту гребаную песню.

***

«Стой!» закричал я. Внутренний голос казался мне ненормальным. Безжизненное тело Люциана лежало на полу. Он увернулся от бесчисленных кислотных шаров, но именно хлор положил этому конец. Это вылилось из меня, душа его.

Я все еще чувствовал его запах.

Зверь наслаждался каждым мгновением.

«Хватит!» снова закричал я и заставил себя принять человеческий облик, когда зверь пошел выплевывать еще один кислотный шарик.

«Ты слабак. Он не заслуживает…» Я задвинул его разглагольствования на задворки сознания.

— Люциан! — плакал я.

Тем не менее, он ничего не сказал. Я слышал, как хрустят ребра и ломаются кости. Плоть почти разрывается.

— Люциан!

— Блейк! — Миа была одним из профессоров, сдерживавших меня. — Иди, успокойся. Сейчас же!

Я нахмурился, но послушался ее и выбежал через ворота в раздевалку.

Я бежал до тех пор, пока не почувствовал, что легкие вот-вот лопнут, прежде чем я прыгнул в воздух.

Крылья взяли верх и понесли меня прямо к моей горе.

Думаю, я только что убил принца Тита.

— 21~

Когда я вернулся, то пошел прямо к Ирен. Она ждала меня.

Я сломался.

— Я убил его, — повторял я снова и снова. — Я убил своего лучшего друга.

— Блейк, успокойся. Ты не убил его. Это всего лишь его легкие. Хлор обжег его легкие, но Констанс была близко. С ним все будет в порядке.

Я начал смеяться. Это было не из-за облегчения. Я висел на волоске. Я был близок к тому, чтобы потерять его, присоединиться к тьме, сдаться.

Почему я?

— Почему бы не сделать Рубиконом кого-нибудь другого? Почему мое яйцо?

— Потому что ты единственный, кто достаточно силен, чтобы нести это бремя. — Она встала и пошла в ванную. Она вернулась с синим бархатным кошельком для монет. Она открыла его и достала серебряный инструмент. На конце красовалась крошечная ложечка. — Я знаю о драках.

Я застыл.

В ее глазах заблестели слезы.

— Хватит, Блейк, пожалуйста. Это только