Через время, когда уж далеконько отошли от Череменецкого озера, Власий тоску смахнул и заулыбался. Все поминал, как синеглазая с ним просилась, как обнимала и целовала жарко.

– И ведь не сказала, что люб. До чего ж упрямая, – шептал сам себе. – Ладноть, я с тебя за все спрошу, Рябинка. Все ты мне скажешь. Хучь наизнанку извернусь, а услышу от тебя.

– Власька, ты там молитву творишь что ль? – Проха подлез сбоку. – Не инако рад, что целым ушел от невесты. Ох, и лютая.

– Проша, я тебя сей миг так отделаю, что Елена Ефимовна светлым ангелом покажется, – Власий и голоса не возвысил, токмо глянул на рыжего.

Тот рот приоткрыл, вроде как изумился, но глазами хлопал бодренько.

– А давай, Влас, отделай. Давно уж напрашивается, – Ероха в стороне не остался. – Ежели ты употеешь, так я подмогну. Давно уж его за вихры никто не таскал. Глянь, морда наглая, глазюки паразитские.

Проха собрался лаяться в ответ, но не успел. Из-за поворота по снежной дороге наметом шли два конных. Средь них признал Власий десятника своего, Глебку Ржанова.

– Боярич, за тобой мы. Зотовские через Любимовку ушли. Наших посекли и утекли. Мыслим, что пойдут в Лугу. Куда поворотят, неведомо. Нестор ушел с одним отрядом, Рыбий глаз своих повел. Расплевались, видать. Боярин Захар послал наперерез, просил за Нестором идти. У него отряд поболе. Аким в Зотовке остался, воеводские пошли за пришлыми.

Власий долго не раздумывал, указал отряду поворачивать и идти на восход. Ратные что: брони оправили, мечи на изготовку взяли и ходу. К темени были у Луговского затона, а к утру вышли к отряду Сомовскому.

Засели в старом остроге, что давно уж гнил пустой. Развели костерок малый, каши наварили. В дозоре вояки матерые, а стало быть, можно и уснуть на час-другой. Так и сделали. А вот третьим часом окрики услыхали:

– На-а-а-а ко-о-о-онь! С закату-у-у стереги-и-и-ись!

Власий высвистал ближников, поставил десятки свои в схрон, а сам пошел вперед. Давно уж ждал случая сквитаться с Нестором за людей своих, каких лишился в трижды проклятом Шалковском лесу.

Зотовские секлись остервенело, не иначе разумели, что живыми утекут токмо по большой удаче и милости небесной. Власий ратникам своим наказ дал – в сечу бездумно не лезть, изводить стрелами. Знал боярич вот такое людское отчаяние и то, что бывает, когда наскочить на такого злого, напуганного ворога.

Нестор не сдюжил, подался на испуг свой, да и повелел своим людям переть супротив. Вот тогда и началось! Кони топтали нещадно, увязали в снегах глубоких, заваливались. Вой животин стоял такой, хоть уши затыкай. Лязгали мечи, стрелы визжали. Визжали и девки, которых прихватили с собой из Зотовки чужаки.

– Глебка! Кричи в схорн, пусть у Неськи на пути встают. Да вели близко не подпускать! Пущай стрелами сыпят! – прокричал Власий и кинулся вперед.

За ним едва удерживая коней, поспешали ближники и Савка Дикой. Влас уж давно приметил, что прилип к нему противный мужик смолой и не отходил ни на шаг. Не до него было, а потому и выкинул боярич из головы всякое и схлестнулся с десятником Нестора, крепким невысоким ратным верхом на кауром.

Бился насмерть, разумея, что лишить десяток головы важнее, чем извести тот десяток. Упирался, но и ворог не дурак! Сам невысокий, а руки длинные, и меч в них немалый. Расцарапали дружка дружку, а крови не пустили. Власий извернулся, рассек бок каурому и тот на дыбы встал, не удержал хозяина. Пришлось самому с Чубки соскакивать и рубить. Одно скверно, когда уж замахнулся голову ворогу снесть, тот успел ткнуть в плечо. Власию большого урону не вышло – доспех прикрыл – но чешуя-то погнулась, больно врезалась, рассекла кожу.

О том думать не стал, побежал по кровянистому снегу добивать. Услыхал, как орет Неська дурниной! Проскочил ближе, увидал, как жена его дородная на бок заваливается: стрела-то глубоко в глаз вошла. Вслед за ней ткнулся носом в конячью гриву сынок его: Ваньша Лопухов достал отпрыска Неськиного и по горлу чиркнул, голова-то и повисла на лоскутке кожном.

Остановился боярич посреди сечи, головой завертел в разные стороны, приметил, что дожимают Зотовских. С того и сиганул поскорее к Неськиному коню, все сквитаться хотел.

– Не тронь! – крикнул громко Ваньше, что уж занес меч над головой Нестора. – Мой!

Ратный его услыхал, сплюнул зло, будто добычу из зубов выпустил и метнулся к ражему мужику кровь пускать, ярость унимать.

Нестор лежал на снегу, руку нянькал, что кровью сочилась. Все глядел на жену свою и сынка. Власий, хоть и ярый после сечи, а подумал – всех потерял мужик. А все через алчность свою. Злато дюже блескучее, а с того и глаза застит, и сердце холодным делает.

– Что, тяжко? – склонился над Нестором, в глаза глядел. – Думал, задницу твою ляхи сберегут? Своих сёк! Зотовских пограбил, скотина! На людей моих свору свою натравил?! Легко не сдохнешь, понял, пёс?! Вставай, меч бери.

Нестор шевельнулся, протянул руку, ухватил рукоять меча. Власий стоял недвижно, ждал, когда тот поднимется, а уж потом замахнулся и секанул мечом поперек груди Неськиной. Тот и оборонять себя не стал, выронил из руки клинок и упал навзничь: завыл по-бабьи, порты обмочил, залил кровушкой снег белый.

– Добрехался? Лежи и вой! Ни дна тебе, ни покрышки! Никто не придет на могилу твою, никто слова доброго не кинет, крестом не обмахнет!

Взвил в себе боль-обиду и проткнул Несторову шею. Тот дернулся, пустил изо рта пену кровавую и в небо уставился погасшим взором. А Власий меч вытянул, вытер о богатую шубу Неськину и пошел шатаясь. Ярость глаза застила, месть сладкой не сделала, всего лишь угомонила душу тем, что помстил: за Рябинку, за брата ее и людей своих посеченных.

Меж тем Сомовские добивали оставшихся. Никого не пощадили, а все с того, что разумели: Неська Зотовских повел супротив своих же. Такого ратные не прощали, мстили кроваво, яростно. Иным впредь наука.

Савка выскочил – глаза бешенные, борода в кровище, топорщится – и к Власию кинулся.

– Цел? – смотрел грозно, будто допрос учинял.

– А ты мне мамка? Чего прилип?! – Власий злился после содеянного, орал на Дикого.

– Нужен ты мне больно! – отругивался Савелий. – Боярышню жалею! Чай опечалится, ежели тебя посекут, дурень!

– Тебе что до нее?!

– Не твоего ума дело! – отлаял и потянулся ручищами к Власу. – Вона, расцарапало плечо. Употеешь, так и загниет. Скидовай доспех!

– Разбежался! Тебе еще пуп оголить?! Савка, пошел отсель! Не зли меня!

Власий не ждал, что тот послушается, да и не ошибся. Мужик вытащил из-за пазухи чистую тряпицу, цапнул боярича за плечо и засунул под погнутый доспех.

– Так-то лучше. Опосля гляну. Чего вылупился? Иди нето!

Власий чудом сдержал злобу, но поворотился и пошел ратных своих унимать, что уж дергали с подвод Несторовых, награбленное делили. С пяток воинов ловили девок меж деревьев, иных за косы тащили, иных через плечо.