и дряхлых стариков, разбежалось в разные стороны. У них было время, потому что мы остаток дня потратили на оказание первой помощи раненым и сожжение убитых, к вечеру следующего дошагали до реки и только утром нашли брод через нее. В домах остались запасы маиса и муки из него, тыкв, фасоли, перца, вяленой рыбы, но всю живность увели. Только пара индюшек, удивленно кулдыкая, расхаживала по пустой улице, пока их не пустили под нож.

Если бы уаве не напали на нас, мы бы остановились здесь на ночь, запаслись продуктами и отправились дальше, на запад, к тому месту, где будет Акапулько. В мои планы не входили стычки с племенами, через земли которых мы следовали. Я собирался поддерживать отношения со своими бывшими подданными на Юкатане и в Толлане, а для этого торговые пути должны быть безопасными. Теперь надо было оставлять здесь сильный гарнизон, а воинов и так мало и впереди могут быть другие сражения, или забыть о торговле. Оба варианта мне не нравились, поэтому решил отдохнуть несколько дней после тяжелого перехода по джунглям, провести разведку местности, пообщаться с другими племенами, живущими в этих краях, узнать, что у них на уме.

На пятый день отдыха, вернувшись с рыбалки на одной из захваченных нами лодок, я, как и положено мужу, одним из последних, наверное, заметил, что Хочита прямо таки воспрянула, начала улыбаться и почти перестала кашлять. Жену, как и воздух, замечают только тогда, когда испортится. Климат здесь был намного суше, чем по ту сторону пересеченного нами перешейка и на нем самом. Деревья здесь росли не так густо, почти отсутствовали лианы, зато было много высокой травы и попадались кактусы. Сейчас зима, сухой сезон, во время которого на Юкатане все равно дожди лили время от времени, а здесь, судя по сильно обмелевшей реке, давно их не было. К тому же, близость океана прибивала жару и препятствовала сильным холодам. В Толлане температура в эту пору года иногда опускалась ниже нуля, а здесь градусов двадцать-двадцать пять.

— Лучше чувствуешь себя? — спросил я Хочиту.

— Да, — подтвердила она. — Так же хорошо, как в Толлане, и даже лучше, потому что не холодно.

— Если хочешь, не пойдем дальше, — предложил я.

— Если ты хочешь, — сказала она, как положено индейской жене, а потом, как положено жрице, добавила: — Мне приснилось, что на крышу дома, в котором мы живем, сел орел. Это хороший знак.

Я подумал, что бог с ним, с Акапулько. Придет время, доберемся и до него. А здесь рядом океан, без которого мне скучно, возможность контролировать торговые пути через перешеек и не очень далеко бывшие подданные, приток которых мне необходим. Не хватает руд металлов, чтобы организовать литейное производство, но горы рядом, что-нибудь придумаем.

— Что ж, расскажи остальным свой сон и то, что я принял его к сведению и решил пожить здесь какое-то время. Пусть расселяются по лучшим домам. В остальные поселим уаве, которые захотят вернуться, — объявил я.

На следующий день мы поймали пару подростков, которые издали следили за нами. Заметили их давно, но не обращали внимания, потому что собирались уйти. Теперь планы поменялись, и я приказал взять обоих живыми. Их, обзаведшихся по случаю фингалами, привели ко мне. Пацанята с мистическим ужасом пялились на мою бороду. На языке жестов им объяснили, что я не простой смертный, а Кетцалькоатль-Кукулькан; что это именно я перебил почти всех их воинов; что разрешаю жителям вернуться в поселение и занять свободные дома; что будем жить дружно (уаве — работать, тольтеки и майя — руководить), и я буду охранять всех. Отныне называться оно будет, как и при испанцах, Салина (Солончак), потому что соль здесь добывают, но без Крус (Крест, то есть вместе Соляный Крест). Впрочем, к массовому прибытию европейцев название, скорее всего, сменится на какое-нибудь индейское, а потом возродится в полном варианте.

То ли юные уавеки не поняли наши жесты, то ли их родители не решились, но всего одна пожилая пара вернулась в свой маленький домишко на окраине поселения. Я решил, что их послали на разведку, и приказал не беспокоить.

За следующее четыре дня больше никто не вернулся, и решил, что пора наведаться в соседнее поселение уаве, расположенное западнее возле берега моря. Если предложение подкреплено саблей, от него невозможно отказаться. Собирался напасть одновременно с суши и моря, благо лодок нам оставили много. Выход наметили на утро, но с ночи задул ветрюган со стороны перевала. Мои поданные передали мне, что старик, вернувшийся в свой дом, сказал, что это плохой ветер, называемый теуано. Как переводится название, перевести из жестов не сумели. Наверняка что-нибудь грозно-божественное. Во время теуано лучше не отправляться в путь, тем более, не выходить в море, потому что унесет лодку очень далеко, можно не вернуться. Это я знал и без предупреждения старика.

Оно легло, так сказать, в нужное русло. Через день, когда ветер начал убиваться и я запланировал на утро начало операции, часовые донесли, что к нам движется делегация из девяти человек. Все в возрасте, самому молодому за сорок. В седых волосах по пучку ярких перьев попугая и сизовато-черных какой-то неизвестной мне птицы. Набедренные повязки шире, чем у майя и тольтеков, у одного даже ниже коленей, и с красивой вышивкой со вставками перьев. Что ни повязка, то картина абстрактная. В двадцать первом веке сотворившие эти шедевры были бы лидерами художников-авангардистов, которые, получается, всего лишь деградировали до своих предков или, выражаясь выпендристей, вернулись к своим корням.

Первым заговорил на ломаном языке майя обладатель самого широкого носа, почти в пол-лица:

— Мы пришли из трех поселений племени икуц по твоему приглашению, Кукулькан, чтобы услышать, что ты от нас хочешь?

— Я хочу взять вас всех под свою защиту, — начал я с приятного, после чего коротко и медленно, чтобы успевали переводить, изложил на языке майя свои требования: — Отныне я буду воевать за вас, а вы — содержать меня и моих воинов, как раньше содержали своих. Ваши воины после непродолжительного обучения тоже войдут в мой отряд. Править вами и служить жрецами будут те, кого назначу я. Они будут жить в лучших домах, пока не построите им новые. Все остальные будут заниматься тем же, что и раньше. Кому это не нравится, могут со всем своим имуществом уйти, куда захотят.

— Наших воинов мы содержали очень скромно,