Двигаясь по разным половинам полосы, разделенные металлической сеткой, с натугой переваливая через кучи песка, бревен и поломанных ящиков, проваливаясь в ямы и с ревом выбираясь из них, объезжая и огибая колья, они медленно сближались друг с другом, башни пришли в движение, башенные орудия, приподнимаясь и опускаясь, дергаясь вместе с неровно, перевальчато двигавшимися машинами, нашаривали и искали друг друга; выползя из очередной канавы на относительно ровное место, один из танков, резко затормозив для верности, чуть повернув башню, ловя встречный танк на опережение, чуть отъюстировав пушку по высоте, сделал с громким хлопком первый выстрел, столб песка и мусора взлетел метрах в двух перед движущимся навстречу танком, общий звериный крик взметнулся над полем, встречный танк почти тут же, не сбавляя хода, ответил, снаряд, посланный взлетевшим в этот миг танком намного выше, пронесся над целью и ударил в один из танков, теснившихся далеко в поле, сбив и наполовину сорвав с него башню, толпа захохотала и заревела.

Уже метрах в двухстах друг от друга, резко ускорившись, чтобы на максимальной скорости проскочить мимо друг друга, максимально затруднив прицеливание, и избежать попадания, оба танка пронеслись мимо друг друга, оба выстрелив и не попав; не спеша, сберегая двигатели и коробки передач, они доползли оба до концов полосы, развернулись и двинулись навстречу друг другу снова. Притихшие на мгновенья зрители на броне танков вновь заулюлюкали и заорали, кто-то из пистолетов и автоматов, вопя, палил в воздух.

Расстояние сокращалось, один из танков, заметив выгодное для него расположение неглубокой ямы и груды камней, неожиданно остановился на дне ямы, прикрывшись пирамидой камней, как щитом, и как бы засев таким образом в укрытии; уверенный в своей малой уязвимости, не торопясь, чуть поворачивая башню, он уверенно ловил в прицел валко приближавшегося противника.

С грохотом, содрогнувшись, он выпустил первый снаряд, камни и песок взметнулись почти под гусеницей противника, не причинив ему, однако, никакого вреда; поняв, в какую ловушку может попасть, встречный танк, ища и не находя похожего укрытия для себя, решив, видимо, так же на максимальной скорости проскочить опасный участок, выжал максимальную скорость – несясь и подпрыгивая на неровностях полосы, под выстрелами противника, летевшими выше или вспахивавшими землю впереди и позади корпуса, на полной скорости, не увернувшись от последнего, почти лобового выстрела, попавшего в задний каток и разорвавшего траки, проехал по инерции на длину обрывка гусеницы и дальше несколько метров юзом на одной исправной гусенице – оказавшись на несколько метров позади засевшего в укрытии танка, быстро развернув башню, с нескольких метров он всадил снаряд противнику в корму; не успевший куда-либо сдвинуться и сменить позицию танк разом вспыхнул. Вопль страсти и восторга потряс пространство – танкисты из горевшего танка через верхний и нижний люки, поспешно выбравшись, на ходу сбивая пламя с комбинезонов и обвалявшись в песке, побрели к высившемуся посередине ристалища помосту.

Выскочившие из выигравшего поединок танка командир, которого можно было различить по биноклю, висевшему на груди, и остальные члены экипажа, упруго и размеренно шагая, потянулись к противоположному помосту – присмотревшись, я заметил, что помост этот был не сплошным, а был составлен из примкнутых друг к другу высоких табуреток. Один за другим члены экипажа взобрались на них; толстые канатные петли на длинных металлических жердях, похожих на колодезные журавли, опустились мгновенно к головам каждого из них, деловито подбежавшие люди в комбинезонах и шлемах, поднявшись на те же табуреты, быстрыми отработанными движениями набросили петли каждому из танкистов на шеи и затянули их. Что-то необычное происходило у помоста – выскочившие из толпы несколько быстрых в движениях длинноволосых девушек, голых по пояс и в коротких юбках, подбежав к стоявшим с петлями на шеях танкистам, такими же точными, привычными движениями расстегнули им ремни и спустили до колен брюки – стоя так, что лица их были точно против животов танкистов, они сдернули с каждого нижнее белье и, припав к их животам, вытянув руки, стали быстро что-то делать с ними – головы девушек с развивающимися на ветру распущенными волосами не позволяли точно видеть происходящее. Потемневший лицом, нахмуренный Вагасков резко и молча вопросительно повернулся к стоявшему у башни рядом и наблюдавшему процедуру в бинокль немецкому офицеру. Неспешно тот опустил бинокль.

– Минет, – сказал он. Видя по лицу Вагаскова, что тот не понимает слова, он чуть усмехнулся, – или, как называют это итальянцы, – фелаццио. – Еще мгновенье он смотрел на Вагаскова. – Ну, в общем, отсасывают они им – и все дела. На спецкурсах комсостава такому не учили?

Что-то произошло с одним из танкистов: запрокинув голову, он содрогнулся и, казалось, застонал, девушка мгновенно отпрянула от него, в тот же миг длинная палка «журавля» резко дернулась вверх – взметнувшись ввысь, повиснув в воздухе, все еще дергаясь, то ли так же, то ли уже как-то по-другому, танкист, с голыми животом, пахом и бедрами, с застрявшими на голенях, повисшими бельем и брюками замер, наконец, со свернутой набок головой в петле, беснующаяся толпа взорвалась криками и улюлюканьем. Мгновеньем позже то же самое произошло с другим танкистом, потом с третьим и с остальными. Словно ожидавшие этого танкисты проигравшей стороны по очереди забрались на свой помост, оказавшийся просто открытым, без бортов, кузовом грузовика. Над головами их был толстый брус на двух боковых столбах; подбежавшие разом люди, забравшись в кузов, размотали намотанные на брус канаты с петлями, надели петли на шеи танкистов и затянули. Один за другим они спрыгнули с кузова, последний дал знак водителю, взревел мотор, грузовик отъехал. Лишившись опоры под ногами, все пятеро повисли, удавленные, на общем брусе и так же недолго подергавшись, замерли. Толпа, словно отходя, верещала и свистела.

Опустив бинокль, немецкий офицер, желчно кривясь лицом, посмотрел куда-то в сторону.

– Танковый декаданс, – негромко произнес он.

Взяв у него бинокль, Вагасков несколько мгновений разглядывал толпу.

– Не понимаю, – сказал он, – они в своем уме или безумны – как в том городе?

– В данной обстановке уже нет разницы. – Привалившись к башне, немецкий офицер вновь взглянул на толпу. – Вопрос, как нам выбираться отсюда.

Быстро поднесший бинокль к глазам Вагасков секунду рассматривал поле.

– Сию секунду, – сказал он, – немедленно.

Въехавшие на полосы тягачи уже оттаскивали оба танка за пределы полосы, следующая пара танков стояла чуть на отшибе, механики еще возились с каждым из них, экипажи курили рядом. Быстро проверив впечатление в бинокль, немецкий офицер резко повернулся к остальным. – Все в машину, внутрь. Быстро.

Через люки мы набились внутрь танка, двубашенный, массивный и громоздкий, он тем не менее вряд ли был рассчитан на экипаж из девяти человек.

– Иоганн – ходу!

Мотор взревел, сотрясаясь; сидя практически на плечах друг у друга, разбивая на подбрасывавшей танк дороге головы о внутренние конструкции, пушки и прицелы, ничего не видя, ощущая только нараставшее, тряское, стремительное движение, сквозь броню и закрытые люки мы слышали налетавший, словно отдаленный расстоянием шум толпы, спустя несколько мгновений он стал громким, танк затрясся и запрыгал, взлетая на ходу и ломая нам шеи – по бешеным подкидываниям и рывкам стало ясно, что мы уже движемся по ристалищной полосе. Что-то происходило снаружи, дробно ударили в оба борта пулеметные очереди, чуть позже несколько разрывов громыхнули впереди и где-то рядом; не выдержав, сидевший за пулеметом Ганс, до предела выворачивая вбок ствол, дал несколько очередей в ответ. Тряска, удары и калечащие подбросы продолжались, в какой-то миг на броне что-то громыхнуло – похоже, кто-то из толпы добросил до танка гранату.