На несколько мгновений завязнув в какой-то сыпучей низине, сдав чуть назад и выжав полный газ, Иоганн вытащил все же танк из липкой ловушки; взлетев, перелетая какую-то другую и всей массой грохнувшись вниз, почти не снижая скорости, танк несся уже по почти ровной плоскости; избитые, оглохшие и одуревшие, мы, как мешки, мотались внутри. Крики и свист толпы стихли где-то позади, минут десять или более того на максимальной скорости танк несся по относительно гладкой дороге, наконец, сбросив скорость и еще продвинувшись чуть вперед, он остановился.

– Вылезаем, – сказал немецкий офицер. – Иоганн, спасибо за образцовую вспашку.

Невидимый в темноте Иоганн, похоже, улыбнулся.

– Это не то, что у отца на поле.

Толкаясь и наступая на плечи и головы друг другу, один за другим мы выбрались из танка. Дорога была узкой и раскисшей, машина стояла посреди леса. Ни шума, ни пения птиц не было слышно. Немецкий офицер обернулся к Иоганну.

– Какой у тебя запас хода?

– Километров на двадцать, наверно, хватит, – ответил Иоганн, – но на максимальных скоростях горючку лучше не жечь.

– Садимся на броню, – сказал немецкий офицер. – Иоганн, давай вперед помалу.

С усилием двигаясь, потирая ушибленные места, мы расселись на броне, вздрогнув, танк поехал. Оглушительный, разрывающий воздух грохот раздался где-то впереди, что-то грандиозное, устрашающее происходило скрытое лесом, там; продвинувшись по лесной дороге километра на два, увидев вдруг, что лес редеет и расступается, выехав на равнину, во все глаза мы глядели кругом. Все тот же неширокий, метров двести шириной путь шел через болото, все те же кочки, взгорья и заросшие кустарником островки разбросаны были по обе стороны. Справа, впереди, на вытянутом длинном участке суши, который виден был лишь по краям, а в основной части был уже вбит, вдавлен в болото растянувшимся на нем огромным сооружением, возвышалось что-то длинное и невообразимое, по бокам сооружения бегали и копошились люди.

Приблизившись и поравнявшись с ним, мы увидели, что это было – огромная, невероятных размеров пушка, установленная на многоступенчатый, сложнейшей конструкции лафет, опиравшийся на многометровую систему железнодорожных платформ, нижние из которых, стоявшие на рельсах, имели по полтора десятка катков, приняв угол возвышения ствола градусов тридцать, готовилась к очередному выстрелу. То, что гигантская орудийная система стояла на рельсах, впрочем, уже только угадывалось – платформы, на которых покоился гигантский лафет, уже ушли в болотную жижу почти по верхние ободы колес. Система проминала собой четырехколейный рельсовый путь – счетверенные ряды рельсов были видны только у переднего и заднего краев вытянутого островка, там, где суша еще приподнималась из-под воды.

Огромный снаряд, подъехавший к конструкции на поднимавшей водяные буруны моторной тележке, поднятый в специальном крепеже вмонтированным в лафет подъемным краном и опущенный в желоб казенника, долго и тяжело, специальными механизмами досылался в ствол. Один из артиллеристов нажал кнопку, медленно, с чуть заметными рывками стал закрываться огромный цилиндрический затвор. Стоявшие рядом у электрического пульта артиллеристы внимательно следили за мигавшими лампочками. Чуть сбоку от конструкции и от рельсового пути человек в белом халате, увязший по колено в болотной жиже, что-то поглощенно чертил на стоявшем перед ним кульмане.

Затвор плавно закрылся, лампочки на пульте замигали, артиллеристы – все, кроме одного, – спрыгнув с лафета в воду и отбежав в стороны, заткнули пальцами уши, оставшийся у пульта один – в громоздком толстом прорезиненном шлеме, еще раз взглянув на пульт, нажал кнопку. Несколько мгновений ничего не происходило, затем немыслимой силы, колоссальный всеразрушающий удар сотряс пространство – к счастью для нас, догадавшихся тоже вовремя заткнуть уши – проникая все-таки еще не в самую сердцевину мозга; лафетная конструкция содрогнулась, ствол пушки на лафете диким ударным движением всей массой, отброшенно отъехал назад, что-то ухнуло под ним, в несколько мгновений вся колоссальная система еще на пару метров погрузилась в болотную топь. Уже ни колесных платформ, ни нижнего основания лафета не было видно – только верхняя его часть с орудием возвышались над водой. Чертежник перед кульманом погрузился в болотную жижу по пояс, продолжая рисовать; кульман ушел под воду вместе с ним. Минуту спустя откуда-то донесся долгий раскатистый взрыв; оторвав пальцы от ушей, ошеломленные, мы смотрели на утопающее в болотной грязи чудовище.

– Тридцать дюймов, – негромко сказал немецкий офицер, – не меньше.

Тишина громче выстрелов звенела в ушах.

– В кого они стреляют? – спросил, почти заметно заикаясь, молоденький немчик.

Вагасков улыбнулся ему.

– Ты еще не понял? Это не имеет значения.

Артиллеристы, выбираясь из грязи, вновь полезли на платформу, моторная тележка, двигаясь рывками и медленно, потащила к конструкции по невидимым под водой рельсам еще один снаряд. Человек в белом халате, поглощенно согнувшись, аккуратно прочертил на кульмане длинную горизонтальную линию.

– Вперед, Иоганн, – сказал немецкий офицер.

Миновав километра два открытой местности и услышав позади еще один сотрясающий пространство разрыв, мы вновь въехали в лес. Свободнее и негусто стояли деревья, отдаленная, какая-то суматошная, словно бы не злая стрельба слышалась приглушенно с обеих сторон. Что-то странное померещилось мне в разрыве деревьев; подъехав ближе и выбравшись на маленькую поляну, мы увидели, что это было – на поляне посереди леса, обсаженный кустиками и аккуратными с белым ограждением из ломаного кирпича клумбами, на которых, правда, вместо цветов росли какие-то маленькие кустики с разноцветными листочками, стоял двухэтажный с двускатной крышей красный кирпичный домик с высокими большими окнами. Вывеска над широкой с зеркальными стеклами, двустворчатой дверью гласила:

Кабаре «Лесная карусель»

Остановив танк, ошарашенные, несколько мгновений мы глазели на дом и на вывеску. Иоганн высунулся из переднего люка.

– Что делать, герр капитан?

Немецкий офицер усмехнулся.

– Что делать… Ну не давить же это чудо, как французский блиндаж. По крайней мере, посмотрим, что это такое. Стоп машина, Иоганн.

Заглушив двигатель, Иоганн выбрался из машины. Спрыгнув с брони, нестройно, слегка, странно смущаясь, мы подошли к дверям и, мгновенье поколебавшись, вошли внутрь. Десятка три столиков заполняли зал, перед ними высилась танцевальная эстрада. Двое или трое небритых, исхудавших людей в ободранных мундирах спали, уронив головы на столы в разных концах зала. Крупная, быстрая в движениях женщина в белом кепи, наклонившись, пыталась оттереть въевшееся расплывшееся пятно на одном из столов.

Выйдя чуть вперед и вежливо поклонившись, немецкий офицер светски улыбнулся устало распрямившейся навстречу ему даме.

– Просим извинения фрейлейн. Даже не знаем, что хотели бы попросить и чем могли бы быть полезны данному заведению. На всякий случай, не будете ли так любезны разъяснить заплутавшим путникам, чем вы тут заняты и вообще, что, так сказать, в этой местности происходит.