Голос звучал все отчетливее, но слов по-прежнему неразобрать. Казалось, что Павлик говорит один, произносит какую-то длинную речь.Лекцию, что ли, читает?!

Со стороны аллеи, по которой под ручку шли заговорщицы,беседку закрывала хилая, но раскидистая елка, и разглядеть, что происходит затонкими ветками и трухлявой белой решеткой, было невозможно.

— Ну что? — одними губами спросила Марина.

— Дойдем до конца и пройдем еще раз, — беззвучно ответилаЮля.

— Ничего не видно!

— Если не увидим, попробуем с другой стороны!

Марина посмотрела в «другую сторону». Со всех «других»сторон беседка оказалась окружена плотными зарослями папоротника и крапивы.Крапива была сочная и самодовольная, как будто приготовившаяся жалить. Темно-зеленыескрюченные макушки доставали примерно до пояса.

Марина ни за что не полезла бы в нее, но любопытство,любопытство!

В беседке все смолкло, и они приостановились, вцепившисьдруг в друга и стараясь не дышать. От того, что старались, сопение выходилоособенно громким, даже каким-то смачным. Юля пнула Марину в бок локтем. Маринавдохнула и больше не выдыхала.

В беседке опять забубнили, и они пошли. Марина тихоньковыдохнула. Теперь невыносимо хотелось курить — наверное, от напряжения.

— Давай свернем.

— Куда?

— Туда. — Юля подбородком показала в крапиву. — С дорожки мыничего не увидим.

Глаза у нее горели сыщицким азартом. Марина жалела, чтоввязалась в эту авантюру.

Ее мама и бабушка были твердо убеждены, что Марине не должнои не может быть никакого дела до окружающих. Интересоваться чужими проблемами —недостойно и обременительно. Занимайся лучше своими.

Марина, не глядя на Юлю, решительно полезла в крапиву,которая не менее решительно ужалила Маринин голый локоть. Потом бок. Потом шею.Потом подмышку. Потом щеку. Щека немедленно и ужасно зачесалась. Маринапочесала ее, потом подмышку, потом шею, потом бок.

Юля сзади тихонько ахнула, и Марина злорадно подумала, что ией не сладко.

Верхушки крапивы качались из стороны в сторону, как пальмы вфильме Стивена Спилберга, когда через них ломился тираннозавр.

— Тихо! — Ветхая решетка была уже совсем близко. Юля сзадизамерла, кажется, не успев опустить на землю ногу.

В беседке наступила тишина, а потом Павлик снова забубнил.

Марине показалось, что она слышит слова «убью» и «сука».

Господи боже мой, лучше бы «мышьяк» — хорошее, глубокопреступное слово!

Они добрались до серых досок, уложенных «елочкой». Все телочесалось и невыносимо горело, как будто Марина долго сидела на муравьиной куче.Доски кое-где покрыты скрученными чешуйками старой белой краски.

В беседке молчали.

Юля дернула Марину за руку, и та оглянулась.

Юля показала вверх. Очевидно, это означало, что Маринадолжна взобраться на деревянную реечку, которая опоясывала беседку, и заглянутьвнутрь. Реечка была прибита довольно высоко и казалась не слишком надежной.Чтобы стать на нее, придется ухватиться за ветхий подоконник, навалиться нанего животом. Интересно, обломится рейка или нет? Если обломится, Павликвыскочит, и тогда им несдобровать. Вся затея пойдет насмарку. Он поймет, чтоони за ним следили, станет осторожным и ничем себя не выдаст. В том, чтопреступник именно он — вместе с его мамочкой! — Марина уже не сомневалась.

Пожалуй, она точно знала и кто жертва.

Марина наугад сунула Юле рюкзак, ухватилась за шершавыедоски и нашарила сандалией реечку. Вроде бы держится. По крайней мере сразу неотвалилась.

Осторожно, по сантиметру, Марина стала поднимать себя надстенкой беседки. Под носом у нее сильно пахло пылью от старых досок.

Ветер нагнал облаков, солнце нырнуло в них, и стало совсемтемно, как будто наступило затмение.

Она осторожно выдвинулась из-за стенки, и прямо перед ееглазами за трухлявым переплетом оказался Павлик — светлые шорты и чернаябандитская майка. Сосна лезла в ухо, кололась. Марина оттолкнула ее рукой.

Павлик молчал, и его неведомый собеседник тоже молчал,невозможно было разглядеть, кто это, — человек стоял в самом темном и дальнемуглу, просто тень.

Юля сзади потянула ее за штаны, и Марина отмахнулась.Кажется, она попала сообщнице по носу, потому что послышался короткий сдавленныйхрюк, и все смолкло.

— Завтра же, — проговорил Павлик, и его голос громом грянулв странной предгрозовой тишине. — Завтра же, я сказал.

Тень в углу завозилась, завздыхала и промолчала.

— Больше я не жду, хватит с меня. Ну хватит уже!

Марина подтянулась повыше, навалилась животом, чтобырассмотреть того, неведомого, и, конечно, проклятая рейка у нее под ногой спредательским и очень громким треском подломилась, как будто выстрелилпистолет.

Павлик стремительно обернулся, и Марина увидела, что в рукеу него на самом деле пистолет.

— А-а-а!!!

Спиной она повалилась в заросли крапивы, разодрала бок окакой-то сук — от боли свело затылок.

— Твою мать!!

Павлик изнутри рванул трухлявую решетку, посыпались щепки,прошлогодние листья и еще какой-то мусор, но решетка устояла.

— Бежим!!

Марина перекатилась на четвереньки. Юля была далеко впереди,она и вправду бегала быстро. Марина кое-как вскочила на ноги и неувереннопобежала, оступаясь, путаясь в папоротнике и крапиве, которая жалила всебезжалостнее. Или ей так казалось? Ветки хлестали по лицу и голым рукам,свирепый топот за спиной все приближался, и так далеко было до людей, доспасительной санаторной дорожки, где в большой будке жила черная собака, а вбудке поменьше рыжая собака, и вечером, когда спадала жара, они по очередилениво гавкали на гуляющих!

— Быстрее, быстрее!

Васнецовский лес расступался, вокруг как будто светлело, потзаливал глаза, и что-то текло по боку, как будто она упала в воду, а не вкрапиву.

С разгону они выскочили на асфальт, изнемогая, пробежали ещенемного и оказались прямо перед сеткой теннисного корта.

На корте были люди. Господи, спасибо тебе!..

С этой стороны калитка отсутствовала, а сетка оказаласьвысока. Проламываясь через сирень, как тираннозавры, порождениенеконтролируемого режиссерского воображения, они добежали до ворот. Ворота былизакручены цепью и закрыты на висячий замок и тоже заложены сеткой, зато посваренным чугунным прутьям можно попытаться перелезть.