общем к ним презрении. Философия высока и ценна не сама в себе, а как указующий перст на Христа и для жизни во Христе…»

Речь магистранта окончена. Объявлен диспут. Первым выступает профессор Сергей Сергеевич Глаголев:

— Не дерзаю называть себя учителем нашего дорого отца Павла Александровича, хотя он и считает меня таковым. Мысль его столь глубока, познания его столь обширны, что мне, несмотря на возраст и звания, впору быть сегодня учеником. Осмелюсь лишь заметить, что антиномии, которым уделяет такое пристальное внимание Павел Александрович, объясняются исключительно недостаточным знанием того или иного предмета, поверхностным анализом его, а вовсе не психологической или онтологической природой человека… В целом же скажу, что есть сочинения, которые поднимаются над школьною лестницей учёных степеней, сочинение отца Павла Александровича принадлежит к их числу…

Слово берёт второй оппонент — исполняющий должность доцента по кафедре системной философии и логики Фёдор Константинович Андреев, в будущем протоиерей, историк славянофильства, один из идеологов иосифлянского движения:

— Понимаю изумление многих увидевших меня, всего год назад окончившего нашу Академию, ныне оппонентом Павла Александровича. Ещё совсем недавно я слушал его лекции в студенческой аудитории, и сегодня, когда из-за кафедры звучала его речь, мне хотелось открыть конспект и как прежде записывать каждое слово. Что я могу возразить Вам? О чём поспорить с Вами? Разве что о формальностях, о логической структуре работы…

В завершение выступает епископ Феодор (Поздеевский):

— Своим сочинением, проповедующим о «живом религиозном опыте как единственно законном способе познания догматов», отец Павел решительно подрывает корни современной рационализирующей богословской науки, нападающей на святоотеческое наследие, наносящей своим рационализмом безусловный вред подлинной вере. Отец Павел с его энциклопедизмом, самобытной методологией, философскими изысканиями совершенно опрокидывает академическую науку. Будь для того формальные возможности, ему следовало бы дать не магистра, а доктора…

Ректор епископ Феодор собирает голоса, объявляет: «Совет единогласно признал защиту удовлетворительною, а магистрата — достойным утверждения в степени магистра богословия и должности доцента Академии». Зал ликует: «Ура Флоренскому!», «Аксиос! Аксиос! Аксиос!»

После защиты, как водится, торжественный ужин. Тостовали учителя и ученики, родные и близкие. Сколько похвал, слов ликования, добрых напутствий! Жена Анна Михайловна рядом с мужем: светится счастьем, как в день венчания.

Отзыв для Святейшего Синода о диссертации Флоренского было поручено написать епископу Антонию (Храповицкому). Отзыв был положительным. 27 августа 1914 года Синод «утвердил священника Павла Флоренского в степени магистра богословия и в звании экстраординарного профессора». За магистерскую диссертацию «О духовной Истине» отец Павел был удостоен двух премий — митрополита Московского Филарета и митрополита Московского Макария.

Спустя годы Флоренский признавался, что судить о его взглядах той поры лучше по «Столпу и утверждению Истины», нежели по магистерской диссертации. На всю жизнь в душе остался осадок от того, что учёная степень, работа, написанная ради неё, обязали к соблюдению формальностей, потребовали немалых уступок. Даже в окружении талантливых преподавателей Академии, увенчанный лаврами их похвал, Флоренский тяготился тем, что для диссертации процедура важнее философского поиска и духовного откровения.

В наследии отца Павла не один десяток работ, достойных учёных степеней. Он фактически многажды доктор, причём в разных областях. Но отрадно, что тогда, на той защите в мае 1914 года, Флоренскому было дано драгоценное осознание: «Книгу мою у меня могут отнять, но того процесса переживания, который у меня был, никто не отнимет».

Тернистый и благодатный «Путь»

Книга «Столп и утверждение Истины» вышла в издательстве «Путь», которое было печатным органом Московского религиозно-философского общества памяти В. С. Соловьёва (МРФО), во многом определившего философский процесс в России начала ХХ века. Организованное весной 1905 года, на протяжении всех четырнадцати лет своего существования оно было важной точкой приложения сил Флоренского.

Первым делом при Обществе была создана библиотека, где собирались рукописи и издания Соловьёва, а также книги, связанные с ним и его эпохой. Но не только попечение о памяти философа, популяризация и развитие его идей стали задачами МРФО, было ещё нечто более масштабное. Первое философское общество в стране ещё в 1880 году в Петербурге затеял сам Соловьёв. Такая необходимость возникла в связи с тем, что в 1849 году из университетских учебных программ исключили философию. Видимо, посчитали, что каждая наука так или иначе решает проблемы бытия и этого для студентов будет вполне достаточно. Спустя пятнадцать лет осознали утопичность такого подхода, поняли, что без философии не возникает объёмного видения действительности, что, не объединённые под сенью философии, науки подобны несыгранному оркестру или веренице слепых, бредущих без зрячего поводыря. Философия в университеты вернулась, но было упущено драгоценное время: выросло целое обделённое поколение, вышло в жизнь несколько выпусков, для которых философия осталась terra incognita; кроме того, распалась преподавательская преемственность, обезлюдели университетские школы философии. Предстояло в срочном порядке навёрстывать упущенное, восполнять пробелы, и университетские кафедры с этим в одиночку не справлялись; необходимы были общности, генерирующие и транслирующие философские идеи вне жёстких рамок учебных программ.

Но тогда, в последней трети XIX века, видимо, боясь расцвета вольнодумства, устав общества не зарегистрировали и оно не получило права на легальную деятельность. Ещё два десятилетия философам, наученным горьким опытом Соловьёва, пришлось маскировать свои кружки и общества, именуя их «историческими», «психологическими», «филологическими».

В 1905 году перед инициаторами МРФО по-прежнему стояла проблема, которую стремился решить Соловьёв, по-прежнему в общественном сознании сохранялась философская лакуна. Но одновременно с этим уже возник подлинный интерес к философствованию и уже был запущен своеобразный творческий реактор. Потому главной своей целью МРФО определило «всестороннюю разработку вопросов религии и философии». Да, личность и творчество Соловьёва оставались ядром этой разработки, но в Общество вошли не только его прямые последователи.

Состав был сформирован тремя силами. Во-первых, секция истории религии студенческого историко-филологического общества Московского университета, то есть ученики С. Н. Трубецкого. Во-вторых, Христианское братство борьбы — единомышленники Свенцицкого. В-третьих, поэты-младосимволисты, или «аргонавты», сконцентрировавшиеся вокруг Андрея Белого. Все эти общности были тесно взаимосвязаны, пересекались во многих личностях, но самой сплачивающей такую разнородную научно-политико-литературную публику фигурой был, конечно, Флоренский — тогда студент первого курса Московской Духовной академии.

Устав Общества написали в августе 1906 года, первым официальным председателем стал Григорий Алексеевич Рачинский. Будучи намного старше большинства членов МРФО, он, близкий друг Соловьёва, воспринимался как пришлец из иного столетия, как связующее звено двух эпох, как «изумительная фигура старой Москвы». Редкий интеллектуал, искренне верующий человек, он одновременно являл собой что-то детское, наивное, часто граничащее с юродством. Вторым по статусу стал С. Н. Булгаков. Он, по выражению Андрея Белого, был «душой Общества», «одновременно Марией и Марфой», в то время как «все прочие — только Марии». Именно на Булгакове лежал основной груз организационной работы: составление программ