Агрегатное состояние сменилось позже, когда повзрослели, соками налились, а интеллектуальная зависимость перетекла в физиологическую, да там и закольцевалась. Только признаваться в этом себе не хотели ни он, ни она (Вася-то уж точно, а вот про Марусю на 100 % уверенным быть ни в чём нельзя), а спросить не у кого. Из-за чего ежевечернее общение (или вот эта конкретная поездка за «фильтрáми») всё сильнее превращалось в подобие балета или игры в «„да“ и „нет“ не говорите, чёрное-белое не берите, „р“ не выговаривайте», способных, казалось, тянуться десятилетия.

Васе было комфортно в «подругах». Статус устраивал. Осложнений не хотелось. Кроме того, существовали планы, в которых жители улицы Куйбышева не просматривались. Там даже никакого Чердачинска, впрочем, не было. Одни столицы… хотя и как в тумане, но…

Правила поведения приходилось изобретать на ходу. Отрочество – это и есть выход из «мест общего обитания» на территорию неповторимой судьбы. Хотя прежде, чем стать автономной личностью, отдаёшь должное всем этим массовым стереотипам, записанным на подкорке. Типа раз дружишь, значит, повод подаёшь. Чужое место занимаешь, девушку от поисков отвлекаешь. Практически «должен жениться».

Но Маруся не давила. Никогда не пережимала. Никогда. Значит, тоже всё ок. Это же не было похоже на отношения или на роман, просто дружба между соседскими мальчиком и девочкой, с участием и других соседей. Соседок в основном. Без всякой ревности. Правда, Вася так и не понял мостка в разговоре с Марусей, который она перекинула от Семыкина к Пушкарёвой. То, что мост этот был неслучайным, он прочувствовал, но логика его архитектуры вышла сокрытой. Точно Маруся пропустила логическое звено своих рассуждений, из-за чего весь дискурс изменился до неузнаваемости.

У них так часто бывало: разговор сносит, как течением реки, не знаешь, в каком месте окажешься, а если спохватишься вдруг да очухаешься – глядь, а мир совсем в ином свете предстал. Маруся эффект этот крайне ценила. Только нарочно его не построишь, он сам возникает, когда захочет.

Оказывается, тётя Галя уже сейчас, пока Лена в школе ещё учится, подыскивает ей жениха, так как совершенно не надеется на собственные девичьи поиски – очень уж трудно им с дядей Петей Пушкаренцию подымать.

Васе дико, что мама может вмешаться в такое интимное дело, как выбор второй половины. Обычно, если в магазине кто-то слишком тщательно и долго выбирает мясо среди груды костей или картошку в развалах земли и склизкой гнили, из очереди начинают нервно покрикивать:

– Эй, ты ж не корову себе выбираешь!..

Выбрать Пушкарёвой супруга под бок, это ж сколько всего угадать нужно. Или же стерпится, слюбится? А как же собственное своеволие? А как же, в конце концов, извините, любовь? Человек – не товар, но самодостаточная личность, право имеющая. Маруся словно бы слышит его слова. Усмехается.

– Ты знаешь, из чего произошло слово «невеста»?

Они уже вышли из троллейбуса и идут по аллее в сторону парка, Вася никогда в этой стороне не был, озирается, но и смысл разговора старается не потерять, точно он – Мальчик-с-пальчик, оставляющий следы, по которым ему ещё обратно возвращаться придётся.

Оказывается, раньше («при царе Горохе», уточняет Тургояк, а Вася начинает представлять, как мог выглядеть этот гороховый царь, ну, у него и фантазия) в крестьянских семьях сватовством занимались родители, без участия молодых. Жениха и невесту ставили перед фактом. Перед самой свадьбой. Отсюда – невеста как «невесть что». Именно поэтому и слюбится – когда стерпится.

– А Пушкарёва, что Пушкарёва, ты же знаешь, она мне как родная. Ближе нет подруги и быть не может. Но она какая-то странная. С детства из неё прут непонятки. Всё б ей убожиться да по кладбищам бегать.

– Зачем?

– Как зачем? Там же синичкам на могилках конфетки да печенки оставляют, а она ходит ими да лакомится. Я тоже её однажды спросила «зачем», а она подумала немного, да и говорит – на кладбище, мол, когда они хоть немного на земле полежат, вкус так меняют, ни с чем не спутаешь. Особенно если больше дня полежат, чтобы ночь прошла. Очень уж темнота их меняет. Свет лунный.

– Ты точно про нашу Пушкарёву говоришь? Что-то я не узнаю Лену.

– Про нашу, конечно, а про какую ещё? Пушкарёва – она же у нас одна. Как есть на всех одна. Но ты её не поймёшь. Это невозможно. Омут у неё внутри. Чёрная дыра. Логикой не объяснить.

Вася почувствовал лёгкое головокружение, накрывающее на кладбище в родительский день. Когда погода начинает меняться, разворачиваясь в сторону тепла, но ещё нерешительно и не до конца, из-за чего давление падает ниже плинтуса. Ниже бордюра на участке 36-В, где с апреля дед Савелий похоронен.

В посёлке, на самом краю света, взяли «фильтры» у старушки-кладовщицы, передав ей пакет с крахмалом[27], идут обратно. Пусто вокруг. Давно вечереет. Ветерок, но на небе ни облачка. Где-то вдали, за заборами, надрываются злые собаки. «Пыль сонных и пустых предместий…» Причём пыль здесь, на юге, иная, не такая, как на Северке, – крупного, что ли, помола. Вася её видит и учитывает, а Маруся – нет, у неё иные ориентиры. Маруся начинает громоздить риторические фигуры, словно бы оттягивая переход к главному.

– Как бы тебе объяснить, друг мой Василий, я ведь давно за Ленкой наблюдаю. То, что с ней что-то не так, я поняла ещё на похоронах Любки. Помнишь, бабы-Пашину дочку, которая ещё с Тараканом путалась, пока в ванне пьяная не сварилась? Лена ведь дождаться не могла, пока Любку из морга привезут и прощание начнётся. Всё утро бегала к Парашиной двери, как заговорённая, потом на кладбище вместе со всеми поехала (как странно, что Таракан не поехал, хотя почти весь подъезд там был, даже дядя Гена Соркин), как каждый шаг похоронной процессии смаковала, пока в грузовик не загрузилась. Я у неё потом спрашиваю, мол, Лена, ты что? Пусть мёртвые хоронят своих мёртвых, а она мне и начала объяснять – её как с горки понесло, мол, ничего это я не понимаю, а она уже давно на похоронах самое что ни на есть боголепие испытывает. Боголепие и мистическую чуткость – да такую, что в горле пересыхает. Её, комсомолку нашу, при этом хлебом не корми, дай в церковь возле Заречного рынка съездить да свечку за упокой поставить.

Но тут Маруся прервала дозволенные речи, поскольку подошла к ним дородная матрона со значком и попросила предъявить проездные билетики. Увлечённые умными разговорами, Вася и Маруся потеряли бдительность, не заметив, что троллейбус уже давно застрял на остановке «Дворец спорта „Юность“» возле проверочного автобуса с затемнёнными окнами, куда «на вечное поселение» пересаживали отловленных зайцев, а всех пассажиров по очереди обходят «общественные контролёры». О да, в этой стране ни на секунду расслабляться нельзя, обязательно во что-нибудь влипнешь.