– Останься, – хором повторяют остальные.

Им удается схватить меня за руки, и тут же…

Я понимаю, что не могу вздохнуть.

Я падаю куда-то вниз, вниз, во тьму. Пролетаю мимо клеток, в которых заперты женщины; некоторые колотят по решеткам кулаками, другие лежат неподвижно, как мертвые. А я все падаю, падаю, падаю, и лица женщин исчезают во мгле.

Вдруг мир переворачивается с ног на голову, и оказывается, что я падаю не вниз, а вверх. А потом я понимаю, что лечу.

Наконец, я приземляюсь у подножия трона, расправив крылья. Но все опять меняется, и вокруг темнеет ночной лес. Я лечу над ним, а деревья тоскливо стонут подо мной. Я вылетаю из леса и оказываюсь… в кухне дома, где мы жили с отчимом, на залитом кровью полу.

Отчим, которого я убила, оживает и поднимается на ноги.

Боже, господи, нет!

Он нависает надо мной, свирепо глядя вниз. Из его головы растут рога. Они растут, ветвятся на глазах. Он смотрит на меня сверху, его лицо меняется, и он превращается в незнакомого человека с каштановыми волосами, смуглой кожей и безумными карими глазами.

Человек, стоящий передо мной, покрыт кровью моего отчима; он поднимает руку и слизывает с пальцев несколько капель.

– Ну и ну, – говорит он, – какая же ты хорошенькая, милая детка.

Силуэт мужчины и кухня растворяются в тумане, и меня окутывает непроглядная тьма.

Февраль, семь лет назад

Будильник пищит у меня над ухом уже тринадцать минут. А я не могу найти в себе сил, чтобы выпутаться из одеяла и выключить его.

Сегодня один из тех дней, которые обычно называют днями Пресвятой Богородицы, потому что только чудо может заставить встать с постели.

Чаще всего у меня это получается. Большую часть дней я могу делать вид, будто ничем не отличаюсь от других людей. Но бывают и такие дни, когда прошлое настигает меня и засасывает в черную дыру.

Как сегодня. Я чувствую такой упадок сил, что не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Отвратительные воспоминания настигают меня.

Поворот дверной ручки. Запах виски у него изо рта. Море крови, когда я наконец убила его…

Соседка колотит в дверь.

– Калли, выключи свой долбаный будильник, пока ты не перебудила всю школу! – кричит она и уходит.

Мне каким-то образом удается выключить будильник, но потом я снова зарываюсь лицом в подушку.

Не проходит и пяти минут, как я слышу щелчок замка. Я приподнимаюсь и собираюсь сесть, но в этот момент дверь резко распахивается, и в комнату входит Торговец. Если в коридоре кто-то и есть, соседи не замечают его появления.

– Вставай, – грубо говорит он вместо приветствия.

Я не совсем понимаю, что происходит. Не могу осознать того, что Торговец пришел ко мне в комнату ранним утром. Хотя, если быть точным, утро еще не наступило, за окном темно, так что Торговец явился в свое время.

Но прийти перед рассветом? Такое случается впервые.

Десмонд стремительно подходит к кровати, и по выражению его лица я понимаю, что он настроен серьезно. Он стаскивает с меня одеяло и осторожно прикасается к моей спине.

– Поднимайся.

Откуда он узнал, что я валяюсь в постели лишних тринадцать минут не из-за лени, а потому что меня снова одолела депрессия?

Выведывать чужие тайны – его работа.

Я издаю стон и накрываю голову подушкой. У меня нет сил ни на что.

– Хочешь, чтобы я появлялся у тебя каждый вечер? Тогда ты должна заботиться о себе.

И ради этого он явился ко мне с утра пораньше?

– Это психологическая манипуляция, – бормочу я в подушку. Потому что я хочу, чтобы он приходил каждый вечер, наверное, больше всего на свете.

– Смирись с этим.

Я поворачиваю голову и смотрю на него, скорчив недовольную гримасу.

– Ты злой.

А кроме того, он такой горячий, что можно обжечься. На нем футболка с логотипом группы «Metallica», которая облегает мускулистый торс, и черные джинсы; белые волосы убраны в хвост.

Торговец складывает руки на груди, качает головой.

– Ты только сейчас догадалась, херувимчик?

Нет, я разгадала его при первой же встрече, но с тех пор, кажется, он стал ко мне добрее.

– Сейчас же, – приказывает он. – Вставай!

Словами он не ограничивается: две ножки кровати отрываются от пола, и я начинаю сползать вниз. Чертыхаясь, хватаюсь за край кровати, чтобы не очутиться на холодном полу.

– Ладно, ладно! Уже встаю! – Я съезжаю на пол, бросаю на Деса сердитый взгляд и босиком шлепаю к комоду. Дес стоит, скрестив руки на груди, и пристально следит за мной. Он безжалостен. Я открываю ящики и бестолково копаюсь внутри в поисках одежды. Я двигаюсь медленно, глаза закрываются, все тело болит, как будто я всю ночь работала в поле.

– Этого больше не повторится, понятно? – говорит он. – Нельзя впадать в отчаяние из-за того, что в жизни время от времени бывают тяжелые дни.

Я смотрю на него, как на сумасшедшего.

– Думаешь, мне это нравится? Думаешь, я этого хочу? – Хочу, чтобы меня снова затягивало в самые черные времена моей жизни? Хочу чувствовать себя мерзкой, ничтожной, грязной шлюхой, которую никто никогда не полюбит?

Я не могу даже изобразить раздражение и гнев. У меня не хватает сил на то, чтобы разозлиться как следует. Я жалка и беспомощна.

– Если ты снова почувствуешь себя так, обратись за помощью к специалисту. Или вызови меня, и я сделаю так, чтобы ты получила помощь. Но начиная с сегодняшнего дня, ты будешь стараться справиться с этим, поняла? – говорит Дес. Я встречаю его жесткий взгляд и понимаю, что сочувствия ждать бесполезно.

– Ты ничего не знаешь обо мне…

– Вот как? – Он приподнимает брови. – Не будь такой самонадеянной, херувимчик. Ты можешь с уверенностью сказать, что я знаю и чего не знаю?

Он дразнит меня. Это совершенно очевидно. Я не осмеливаюсь продолжать, потому что он прав. Что мне на самом деле известно о Торговце? И что ему известно обо мне?

И поэтому вместо ответа я бросаю на него вызывающий взгляд.

– Да, – произносит он. – Именно это я и хотел увидеть. Твой гнев, желание бороться. – Его голос смягчается. – Я не говорю, что тебе нельзя грустить, Калли, я лишь прошу тебя бороться. Не опускать рук. Ты ведь можешь, верно?

Я тяжело вздыхаю.

– Не знаю, – откровенно отвечаю я.

Когда он слышит это признание, жесткое выражение исчезает с его лица.