на изодранной куртке, свернулась чёрная кошка с котятами. К себе она никого не подпускала и грозно шипела на Дарью, поблёскивая зелёными, как у неё, глазами.

В глубокой оконной нише, поджав ноги в тяжёлых ботинках, Дашутка любила читать привезённые для Жени книги. Не зная вкусов наследницы Монастыря, торговцы привозили ей целые связки книг. Но что было в тех связках, нужное или ненужное, никто особенно не разбирался. Всё лучше, чем в печь, куда книги отправятся, если не спасти их от тёмных людей. Но, когда Жени не было дома, а книги уже доставили, Дашутка первая разбирала их и выискивала что-нибудь для себя.

Среди книг встречалось такое, чего сестра никогда бы не дала прочесть Дарье. Любовные романы она почти воровала и, обмерев, следила, как печатные строчки превращаются в атласные платья, как из них возводятся замки и целые старинные города, как по волнам страниц гуляют гордые парусники или мчатся кареты, запряжённые четвёркой вороных лошадей, как речи красавиц исполнены колких намёков, а ответы их кавалеров равны подвигам рыцарей, готовых взять натиском неприступную крепость. Глаза Дашутки заворожённо следили за страстью, нарушавшей законы, и вместе с ними и запреты монастырского воспитания рушились. Желаниям влюблённых злодеи и невежды чинили преграды, но остановить их могла только смерть, а замыслы негодяев непременно выводились на чистую воду.

Всё в книгах заканчивалось хорошо. Дашутке хотелось читать, как два меча, стальной и серебряный, разили чудовищ, как герои обретали блестящую славу и завоёвывали себе счастье. И конечно же главную партию в будоражащих душу романах исполняла…

– Любовь… – вздохнула Дашутка и закрыла прочитанную только что книгу. В свои семнадцать Зим ей хотелось смотреть на мужчину рядом с собой, как на Бога, исполняющего её мечты. Перед глазами сверкал образ любимого: широкие плечи, златокудрая голова, ясный взгляд, сильные руки. Ей хотелось, чтобы эти сильные руки касались её, чтобы его нежные губы бережно скользили по шее и нашёптывали слова, от которых колотится сердце.

Дарья сунула раку под платье, зажмурилась и обняла книгу, как могла бы обнимать суженного. Фантазия унесла её к роскошным дворцам, где в позолоченных спальнях сплетались нагие влюблённые.

Семнадцать Зим жизни – из них она видела белый свет только три года, да и те прошли за стенами Обители. Монастырский устав довлел над общинниками, иначе не миновать кары, подобно жителям Иерихона. Беды пророчились за грехи, священники в храме учили воздержанию, экономности, искренности, но смешивали эту добрую духовную пищу с угрозами судного дня, если не исполнять наставления.

«Искушаясь, вы стены источите, и рухнут они перед язычниками, разбойниками и волками».

Но повседневные поступки людей зачастую отличались от проповедей.

В окно рядом с Дашуткой внезапно стукнули. Она вздрогнула и отдёрнула руку, словно прикасаться к себе было самым ужасным из преступлений. На подоконнике за стеклом прыгал ворон. Наклонив голову, он сверлил её чёрным глазом.

– Кыш тебя! Кыш! – начала прогонять его Дарья. Но как только ворон вспорхнул, она увидела внизу идущих через ворота церкви подруг. Они возвращались из мастерских, где занимались шитьём, плетением корзин, коробов, горшечным делом, варили клей, краски – словом, делали всё, что приносило общине прибыток.

Но не подруги увлекли Дарью. С верхнего этажа церкви она хорошо видела между корпусов мастерских и нагребённых куч снега коротко стриженные головы спрятавшихся трудников. Никто из подружек не подозревал о засаде. Пересмеиваясь, они спешили поскорее поужинать в родительском доме, как вдруг в них полетели снежки, и они пронзительно завизжали. Лихая атака со свистом и гомоном обрушилась из-за снежной кучи. У кого-то сбили платок, кто-то получил снежком в спину, иные прикрывались руками, но скоро у каждой на куртке песчаного цвета остались мокрые снежные пятна.

Но растерянность длилась не долго. Вот уже за другой снежной кучей собралась вторая шутейная армия и ответила парням наспех слепленными снежками. Никому бы и в голову не пришло заниматься этим посреди Зимы, когда морозы не спадали ниже тридцати градусов. Но в раннюю оттепель снег перестал быть губительной силой, сторожем заметённых по самые окна домов, и превратился лишь в слабого гостя, готового растаять под солнечными лучами.

Свободные от работы мастеровые вышли из деревянных корпусов и, посмеиваясь, наблюдали, как играют парни и девушки. Казалось, сам вечер просветлел от забавы.

Парней подзадоривал трудник со светлыми курчавыми волосами. Как только Дашутка его увидела, улыбка исчезал с её лица.

– Илюша… – прошептала она и мигом спрыгнула с подоконника, подхватила платок и пальто и бегом спустилась по лестнице. Обжигающий воздух, смех, шутливая перебранка, свет вечернего солнца – всё разом поразило её за дверью. Подтаявший снег искрится, воздух звенит от капели, под ботинками хрустит непрочный ледок, летящие в небе снежки оставляют весёлые брызги.

– Дашутка, к нам! Давай к нам! Помогай скорее, Дашутка! – закликали подруги, Фотиния задорно махала рукой. Платок у неё сполз на затылок, открыл толстую русую косу. Круглолицая и весёлая, Фотиния была главной целью Ильи. Его снежки летели только в неё, но никому до этого дела не было, разе что Дарье. Но даже небольшая обида померкла, как только Дашутка взялась за игру.

Пальцы загребли снег, крупные зёрна льда оцарапали кожу. Первый снежок никуда не попал, только чавкнул по укрытию парней. Рядом взвизгнула и рассмеялась Фотиния – снежок угодил ей точно в волосы.

– А гляди ж ты, Илья в тебя метит! Так и метит! – воскликнула одна из подружек.

– Сегодня снежки бросает, а завтра сватов пришлёт! – со смехом отвечала Фотиния.

Дарья не долепила снежок и остолбенела.

– Каких сватов? Шутишь?!

– Чего же шутить? – блеснула глазами Фотиния. – Все уж и так знают, одна ты