О-о-о!

На площадке между двумя узкими окнами с заостренными арочными проемами разворачивается фреска, обрамленная причудливыми узорами и орнаментом. Аллегорическая женская фигура настолько пластичная и живая, и кажется, что в любой момент сделает шаг со стены и выйдет в мир. Штукатурка и краска все еще влажно блестят.

– Сногсшибательно, – выдыхаю я, почти уверенная, что эта работа Джорджоне не дожила до наших дней. Как сказал сам мастер, фрески на венецианских домах беззащитны перед морским воздухом и, соответственно, недолговечны. И поскольку я не могла вытащить телефон и сделать пару драгоценных снимков этого художества, пришлось надеяться только на свою память…

– Сюда! Посмотрите, над чем сейчас работаю я! – кричит Тициан, размахивая рукой с другого конца платформы. Следуя за Джорджоне, я прохожу вдоль досок и сворачиваю за угол, где в распоряжении у молодого художника большая часть бокового фасада.

– Уже сейчас мне не хочется работать с ним, – ворчит Джорджоне, осматривая результат дневной работы Тициана и скрестив руки на груди. – Еще совсем зеленый, а уже грозится превзойти меня.

Он звучит так добродушно, и у Тициана на лице расползается усмешка до ушей. Я же в это время внимательно рассматриваю развернувшуюся на стене картину. Если Джорджоне работает над орнаментом и аллегорическими фигурами на фронте, то работа Тициана больше похожа на повествовательный цикл миниатюр, чем-то смахивающий на комикс. На дальнем краю запечатлена сцена, представляющая трех всадников в горах, в предгорьях которых видна Венеция. На следующем изображении – мужчина и женщина в интимных объятиях, и одна фигура словно скрыта за ними, в тени угла дома. По всей длине стены тянется темно-синее звездное небо, а в некоторых местах еще есть пробелы.

– Какую историю вы рассказываете? – с любопытством спрашиваю я. Тициан и Джорджоне переглядываются.

– Это легенда о небесной девушке.

Нахмурившись, я отрываю взгляд от стены и разворачиваюсь к художникам.

– Я никогда о ней не слышала.

– Это не самая известная история, – кивает Джорджоне. – Однажды мне поведал о ней один путешественник, и наш Тициан так на ней помешался, что измывался над заказчиками до тех пор, пока ему не разрешили разместить эти сцены на стене.

– О чем эта легенда? – интересуюсь я, и Тициан с жадно горящими глазами принимается рассказывать.

– Это драматическая трагедия. О двух братьях, что были влюблены в одну девушку. Но выбрала она старшего, и младший впал в безумие, начал угрожать, что убьет ее. Влюбленная пара бежала сюда, в Венецию, через Альпы, где надеялась спастись, но презренный второй брат преследовал их. Чтобы спасти свою возлюбленную от коварных планов своего близнеца, старший брат обратился за помощью к стекольщику, что жил далеко в лагуне на Эйленд и владел легендарным волшебным зеркалом. И отправили они молодую девушку на ночное небо, где отныне она живет как созвездие, навсегда разлученная со своим возлюбленным, но зато в безопасности от его младшего брата.

Во мне прорастает какое-то ледяное спокойствие, пока я слушаю рассказ Тициана. «Это история, – говорю я себе, – не более чем жуткая легенда…»

Тогда почему какое-то слепое предчувствие переполняет все мое тело?

Тициан, не заметив моей задумчивости, указывает на какое-то место на стене, чуть выше пола.

– Смотрите, сегодня я нарисовал зеркало! – Он поворачивается за одобрением к Джорджоне. – Так путешественник описал вам зеркало, не правда ли? Окаймленное змеей, пожирающей собственный хвост.

Эти слова заставляют трещать по швам мое с большим трудом удерживаемое спокойствие, и я впадаю в оцепенение. Внимательный Джорджоне рефлекторно дергается вперед и поддерживает меня, прежде чем я упаду с платформы.

– С вами все в порядке?

Мне хочется покачать головой, но я дрожу так сильно, что не в состоянии контролировать собственное тело, и только как завороженная смотрю на изображенное зеркало. Тициан изобразил его в виде овального ручного зеркала, окантовка которого образует золотистую змею с двумя сияющими изумрудами глазами. Змея…

Почему это снова и снова должны быть именно змеи? Почему они постоянно попадаются мне на глаза? Сначала Дюрер приносит с рыбного рынка мертвую змею, чтобы нарисовать ее, рассказывает мне об этой легенде про волшебную змею Асклепия, которая обвилась вокруг собственных слез и обратилась в зеркало… Зеркало, которое вознесло Асклепия на небо в виде созвездия. Точно так же, как и в истории о небесной девушке, где молодую девушку нужно было защитить от «мстительного презренного младшего брата»… К тому же Дюрер знал легенду об Агниции… И о Люциане…

О боже, меня тошнит! Кровь так громко шумит в ушах, что я перестаю замечать что-либо вокруг. Остаются только мысли, как кусочки головоломки, складывающиеся в картинку, – в образ, который на первый взгляд не имеет смысла, а потом обретает его.

Сказание об Асклепии и его змее Агниции, легенда о небесной девушке… Близнецы, как упомянул Тициан. Близнецы, которые влюбляются в одну и ту же девушку. Отвергнутый брат, клянущийся смертельно отомстить. Влюбленная пара, убегающая в Венецию… Так много всего было сказано…

«Я ухватился за единственный способ защитить ее, даже если больше никогда не увижу».

Об этом мне рассказал профессор Киппинг в своем кабинете, не раскрывая деталей того, на что он пошел, чтобы обезопасить Селесту. Но это ведь не значит, что он использовал именно это зеркало или что оно реально существует.

– Эта история… – говорю я Джорджоне, и мой голос звучит словно издалека. – Кто вам ее рассказал? Вы могли бы вспомнить этого человека?

Художник смотрит на меня озадаченно, а я продолжаю пристально вглядываться в его лицо.

– Это был молодой человек, путешественник, – наконец отвечает он. – Я встретил его в своей родной деревне, в трактире, и после нескольких кружек вина он рассказал мне ту легенду. Прошло уже много лет… – Он пожимает плечами. Видимо, воспоминания о той встрече порядочно истерлись из его памяти.

– Все не так уж плохо, – шепчу я, все еще жутко взвинченная и растерянная. – Я… Мне, к сожалению, пора идти. Спасибо, что показали мне свою работу.

Подобрав свои юбки, я пячусь назад к окну, через которое выхожу на платформу. Художники следуют за мной по пятам.

– Вы точно в порядке? Вы вся дрожите… – Тициан звучит искренне обеспокоенным, и я успеваю бросить на него поспешный взгляд через плечо, прежде чем наконец выбираюсь в окно.

– Все в порядке… В голову пришла одна вещь… Мне нужно срочно поговорить с мужем. Надеюсь, мы еще увидимся!

Я спешу домой так быстро, что люди на улицах оборачиваются вослед. Я, вероятно, повела себя крайне грубо по отношению к Джорджоне и Тициану – если не сказать, как сумасшедшая, – но в подобном состоянии мне чуждо чувство такта.

К счастью, мост Риальто уже снова опустился, и я пересекаю Гранд-канал без задержек и остаток пути до Мадонны дель Орто проделываю с рекордной скоростью, не обращая внимания на свои ноющие ноги и жуткую боль в боку.