Клара, кажется, полюбила со мной беседовать, и особенно теперь, когда я выздоровел и не представлял больше бактериальной угрозы. Она могла войти ко мне в комнату без скафандра, иногда заплетала косу, открывая тонкую шею, от которой я не мог отвести глаз, а в другой раз ее голову окружала распущенная львиная грива. Я не мог до конца избавиться от желания поцеловать ее нежную шею, застегнуться с ней вдвоем в спальном мешке, ощутить прикосновение ее кожи. Странно, но подобные мысли никогда не возникали вне наших бесед.

Размышления и воспоминания Клары возродили во мне, казалось, давно угасшие импульсы, которые я обещал навсегда посвятить одной Ленке. Свою жажду я Кларе не выдавал. Я хотел, чтобы она приходила и дальше. А простое утешение ее товарищеской поддержки в приближении страшного дня нашего возвращения на Землю было для меня ценнее физического удовлетворения.

– Я читала о тебе и твоем отце, – как-то сказала она во время совместного обеда. – На корабле осталось не так много дел, и поэтому я решила узнать побольше о нашем госте.

– Понятно.

– Ты любил его?

– Конечно, – ответил я. – Таково проклятье семьи.

– Я надеялась, что ты так и скажешь. Слышал что-нибудь о Дарье Серегиной?

– Никогда.

– Моя мать. Она тоже была космонавтом-фантомом. Это странно?

На ней был спортивный бюстгальтер и свободные спортивные брюки, после тренировки тонкий контур ключиц, бутон пупка и линия губ были обведены пятнами пота. Она выглядела расслабленной, насколько это доступно человеческому существу, и я ей завидовал.

– Да.

– Когда я была маленькой, военные сказали, что она отправилась на разведку в британское посольство и была убита дипломатом этой империи. Получила от Запада три пули в спину, бах-бах, говорили они. Но когда я поступила в военно-воздушные силы, мне наконец открыли часть правды. Одна папка, тяжелая и коричневая. Моя мать была второй женщиной, побывавшей в космосе вместе с другим космонавтом. Предполагалось, что они достигнут Луны и вернутся, но их программа была запущена задолго до того, как такое стало возможно, всего через год после полета Гагарина. Партия стремилась опередить американцев во всем. И моя мать вместе с тем человеком отправились в космос. Как мне сказали, связь с ними пропала спустя два часа после запуска. Возможно, они разбились при приземлении на Луну или задохнулись из-за утечки кислорода. Меня уверили, что в любом случае смерть была быстрой и героической.

– Очень мило с их стороны, – сказал я.

В комнате было жарко. Как сказала Клара, неисправность, которую не удалось устранить, вызванная пылью облака Чопра. Ночью я просыпался с ощущением, что у меня жар и я умираю. Но потом наступало утро, приходила с завтраком Клара, и я радовался новому дню.

– Ну вот, – продолжала она. – Потом у меня случился роман с одним типом из министерства внутренних дел, а мне, полагаю, хотелось знать, как идут дела. И как-то вечером, после нашего похода в kino, он напился и пообещал достать для меня ту папку с полными секретными данными, папку с правдой. В ту ночь я отдавалась ему, в восторге от этой возможности. Я ожидала, что героизм матери наконец обретет форму. Он принес папку, и я прочла ее за ночь, при свечах, потому что выключили электричество.

Теперь Клара отводила от меня взгляд. Кончики вытянутых пальцев, казалось, ощупывали контуры папки, как будто она все еще была здесь.

– И правда оказалась другой, – сказал я.

– Да. Та миссия была самоубийственной с самого начала. В советском космическом агентстве хотели проверить, долетит ли новый корабль до Марса и останутся ли в живых космонавты. Моя мать это знала, и тот человек это знал. Они вызвались добровольцами, попрощались каждый со своими детьми и улетели навсегда. Два часа после старта все шло как надо, а потом ее товарищ начал говорить безумные вещи – что он слышал Бога в волнах Вселенной и что этому миру скоро придет конец. Волновой Бог якобы послал его и мою мать на Марс, чтобы они стали новыми Адамом и Евой и начали все заново на другой планете. Он был уверен, что таково их предназначение. Моя мать пыталась его разубедить, с ним беседовали инженеры, и даже Хрущев нашел время сказать ему несколько слов, прежде чем заняться разрешением Карибского кризиса. Но тот человек не прекращал бредить, он стал как зверь, и моей матери пришлось схватиться за консервный нож. Она не сказала ЦУПу, куда пришелся удар, но, возможно, в горло – они слышали, как тот человек захлебывался кровью. После этого моя мать говорила о том, что видела. Она спрашивала, почему повсюду во Вселенной так много круглых объектов – планеты, звездная пыль, атомы, астероиды. Все такое гладкое. А потом она задохнулась. Все записывали вручную. Моя мать задохнулась далеко от Марса, совсем близко к Земле. Знаешь, как это записали? Тот, кого моя мать убила, задыхался так: кхакхакхакххххх, что-то вроде того. Понимаешь, такими порывами, в ритме сердцебиения. А с моей матерью это происходило медленнее: ахааххээхххэхххэхх. Они реально отметили, сколько раз она кашляла. А ее корабль, конечно, разбился или плавает где-то во Вселенной, кто знает. Это была фантомная миссия номер два.

– Но ты все же здесь. Космонавт.

– Мне не приходилось убивать человека. Пока.

– Ты часто о ней думаешь.

– Я думаю о том, что заставило ее на это пойти, и о том, что заставляет меня. Я решила, что, должно быть, печать безумия у нас в крови. Знаешь что? Готова поклясться, что тебя звало в небо то же самое чувство долга, которое вело твоего отца, то последнее – нет, окончательное решение служить. Это суть самого бытия… не знаю, у тебя как будто нет выбора, ты обязан быть таким человеком, это инстинкт на уровне ДНК. Это выглядит достойным поступком.

Я представил себе мать Клары, на одно лицо с дочерью, и ее удивление, когда кровь товарища поплыла по кораблю, как мыльные пузыри. Первое убийство в космосе. Может быть, она ожидала искупления на Марсе, может быть, инопланетянин уверял ее: «Ты сделала то, что должна».

Разве жизнь не разновидность фантомного существования, начиная с непроизвольного зарождения в утробе? Невозможно гарантировать счастливую или безопасную жизнь, жизнь без насилия, внешнего или вечного. Тем не менее мы с невероятной скоростью покидаем родовые пути, стремясь жить, уплывать на Марс, отдаваясь на милость спартанских технологий, или жить более простой жизнью, по воле случая, на Земле. Мы живем независимо от того, кто за нами наблюдает, кто записывает и интересуется тем, куда мы идем.

– Жарко здесь, – заметил я Кларе.

– Да.

Мы спокойно ели.

Весь последний месяц полета экипаж «Nasha slava 1» отлично меня кормил. Оказалось, спагетти, которые мне давали вначале, во время болезни, были худшей пищей из того, что есть на борту, и поэтому им не жалко было отдавать ее потенциальному мертвецу. А теперь, когда стало ясно, что я останусь в живых, мне каждый день приносили разные блюда. В основном курицу по-китайски, борщ, бефстроганов со сметаной, тирамису и ветчину, напоминание о прекрасной Ленке. Все готовилось в микроволновке, но для человека, потерявшего от голода треть исходного веса, это было неважно.