злоключения. Он терпеливо выслушивает мой монолог на далёком от совершенства английском. Когда я заканчиваю рассказ, он всё ещё задумчиво качает головой, будто припоминая что-то своё.

– Ах, да, я забыл представиться, – спохватившись, добавляет он, – меня зовут Карлос, я из Андалусии.

– Элена, из России.

Мы тихо беседуем, медленно и трудно подбирая слова, сопровождая свои рассказы рисунками на салфетке. Госпитальер несколько раз подливает нам кофе из большого кофейника, а потом уходит по своим делам. Мы остаёмся одни.

Карлос по образованию историк-археолог, профессор университетов Малаги и Леона, читает студентам лекции по истории древнейших цивилизаций, а также сотрудничает с испанским Национальным центром изучения эволюции человека. Он принимал участие в раскопках Атапуэрки, Альтамиры и Ла-Бастиды[71]. Карлос вдовец, у него двое детей – взрослый женатый сын и пятнадцатилетняя дочь. Всё свободное время он посвящает путешествиям, стараясь в них отрешиться от профессиональных забот и понаблюдать мир с других сторон или другими глазами, например глазами философа или поэта-любителя. По Камино Сантьяго идёт в пятый раз.

Я никак не решаюсь подобраться к волнующему меня вопросу: есть ли среди его предков мавры? Разговор завожу издалека.

– Карлос, ты большой знаток истории Испании, Европы, да и всей земной цивилизации. А знаешь ли ты историю своего рода? У нас в России в последнее время очень популярно составлять генеалогическое древо. Хотя трудно бывает добраться до корней.

– А как же? И мы составляем! История страны складывается из историй отдельных семей. Так что знать о своих предках для любого человека так же естественно и важно, как и передавать опыт потомкам.

– Может быть, расскажешь тогда о своей древнейшей истории? – прошу я, напирая на слово «древнейшей».

– Почему бы нет? Если тебе действительно интересно, – легко соглашается Карлос. – Давай только переберёмся во двор, и я принесу льда для твоей ноги – будешь заодно лечиться!

Мы устраиваемся на лавке под бархатной кроной могучего каштана. Я прикладываю пакет со льдом к суставу и вся обращаюсь в слух.

Первый рассказ Карлоса:

…История Испании полна противоречивых событий, которые с высоты веков выглядят иначе – не так, как их оценивали современники. Один из таких неоднозначных периодов – эпоха арабского владычества. Арабами именовали всех, кто пришёл с Африканского континента. Но среди пришельцев были и мусульмане Дамасского халифата, и берберы. Берберов стали называть маврами, а мусульман – сарацинами. Впрочем, в названиях всегда царила путаница, для коренного населения все они были завоевателями. Между мусульманами и берберами тлела вражда, междоусобицы раздирали не только испанские королевства, но и арабские султанаты.

Самым мудрым арабским правителем был Абдурахман III – первый халиф Кордовы. Ему в конце тысячелетия удалось объединить разрозненные арабские владения и при этом наладить добрососедские связи со многими испанскими королевствами. Он соединял в себе качества гениального полководца, прозорливого стратега и талантливого политика. Халиф снискал популярность во всей Европе благодаря мягкому и гуманному отношению к местному населению. Он никого не обращал насильно в ислам, не притеснял и тем более не истреблял физически. В его политике главенствовали здравый смысл и экономическая целесообразность. Эпоха его правления стала эпохой расцвета Испании – она заняла лидирующее положение в Европе и по материальному благосостоянию, и по уровню культуры. Всё ценное, что было накоплено на Востоке, самым благожелательным и щедрым образом привносилось на территорию Пиренейского полуострова. Достижения арабской медицины и повседневные навыки гигиены, секреты градостроительства и архитектурные изыски, роскошные ковры и тончайшие шелка, редкие ремёсла и наука астрономия, фонтаны и пышные сады – всё это стало частью арабского наследия. Основной своей задачей Абдурахман III видел создание цветущего, богатого и сильного государства, а не отстаивание религиозных догм. Возможно, одной из причин такого правления стала баскская кровь, текущая в его жилах: мать и бабка по отцу были басконками. Да и внешность халифа отличалась от привычных черт мусульманина: у него были светлые глаза и рыжие волосы, которые – чтобы не смущать подданных – он красил в чёрный цвет.

Почему я об этом рассказываю? Чтобы ты поняла, что те, кого называли арабскими завоевателями, сражались за земли, а не за души. Многие мавры осели на завоёванных территориях, пустили корни, взяли в жёны местных женщин. На протяжении семи веков арабская кровь соединялась с кастильской, баскской, каталонской. Зачастую отношения между мусульманами и христианами вне поля битвы можно было смело назвать дружескими. Они общались между собой, торговали, обменивались опытом и даже помогали друг другу в гражданских столкновениях и междоусобных конфликтах. А теперь от арабских корней в целом перейду к своим собственным.

Мой очень далёкий предок был военачальником в армии легендарного Мухаммеда Аль-Мансура[72]. Он прибыл из Магриба, чтобы возглавить кампанию по покорению Саморы. Вместе с войском он исходил вдоль и поперёк весь юг Пиренейского полуострова и получил в благодарность кусок земли в Эстремадуре. На протяжении нескольких веков существования Кордовского халифата продолжалась военная династия моих предков. «Аристократия меча» – так их называли. После падения халифата мой род растерял былую воинственность и переместился севернее, в Кастилию. В ходе Реконкисты часть мусульман осталась жить на христианских территориях, образуя автономные общины. Так произошло и с моими предками. При этом они сохраняли исламскую веру, обычаи и традиции. Такие мусульмане назывались мудехарами[73]. Вот сейчас мы находимся в одном из регионов, где мудехары составляли внушительную часть населения, равно как и прочий пришлый люд: французы, евреи… Сахагун был прибежищем не только инородных жителей, но и гонимых судьбой скитальцев: мудрецов с крамольными мыслями, богатых ремесленников, радеющих о сохранности своих сокровищ, разношёрстной артистической братии, монахов, бежавших из мусульманской Кордовы. С падением Гранадского халифата мудехаров стали насильственно обращать в христианство. Несогласные вынуждены были покинуть пределы Испании. Новообращённые именовались отныне морисками[74]. Я не знаю точно, в каком колене моего рода произошла смена религии, только я считаю себя католиком.

Что касается национальности, я давно уже оставил пустую затею определить точный состав разных кровей во мне. Мои предки по материнской линии – выходцы из Астурии и Басконии. Один прадед – андалусиец с берберскими корнями – был учёным, знал наизусть «Книгу Сунны и Шары мавров»[75]. Другой прадед выращивал апельсины в окрестностях Валенсии. Среди моих предков были португальцы и кастильцы, а одна из прапрабабок – аборигенка из Амазонской сельвы. Кто я после этого? По гражданству – испанец, по вероисповеданию – католик, по самоощущению – человек мира…

Человек мира вынимает у меня из рук растаявший пакет с водой и уходит на кухню, чтобы