Прохромав мимо газонокосилок, средств от сорняков и отвёрток в заднюю часть тёмного магазина, где, насколько мне известно, Мак держит фанеру, я беру два листа и волоку их к двери, а потом возвращаюсь за гвоздями и молотком.

Но только втроём – мы с женщиной наваливаемся всем своим весом, Мак машет молотком – нам удаётся прибить фанеру к дверной раме, и даже после этого она гнётся так, словно вот-вот треснет.

– Можешь подержать, Итан? – кричит Мак: за грохотом урагана мы едва слышим друг друга даже в магазине. – Прижмись спиной и упрись изо всех сил!

Я киваю. Они с женщиной подходят к металлическому стеллажу с красками, Мак с одной стороны, женщина – с другой, и медленно тащат его к двери. Когда они добираются до меня, я отпрыгиваю с дороги и помогаю им подпереть стеллажом фанеру.

– Тут больше ничем не поможешь, – рычит Мак и кивает в сторону библиотеки. – Пойдём, там безопаснее.

Корали, которая всё это время пролежала скорчившись в углу возле кассы, вдруг начинает хлопать глазами, как бабочка, тщетно пытающаяся в последний раз взлететь.

Я бросаюсь к ней.

– Корали? Ты цела?

Пока мы тащили её через рощу, казалось, что она не ранена. Совсем без сил, но по крайней мере не ранена. А вдруг нет? Может, у неё какое-нибудь внутреннее повреждение, которого я не вижу?

Опустившись на колени, я хватаю её за руку, и она смотрит мне прямо в глаза.

– Ты цела? – снова спрашиваю я. – Что-нибудь болит?

Она приоткрывает рот, будто собирается ответить, но только вяло улыбается и обнимает меня.

– Ты пришёл, – слышу я хриплый шёпот. – Ты спас мне жизнь.

Я помогаю Корали подняться. Я бы отнёс её, но боюсь раздавить драгоценную ношу в карманах дождевика, поэтому вынужден довольствоваться тем, что обнимаю её за талию и хромаю вместе с ней в библиотеку.

Женщина, подхватив со стеллажа пластиковый ящик из-под молока, следует за нами.

Мы с Корали рядышком падаем на диван. Закрыв ведущую в магазин дверь, Мак вручает нам по огромному пляжному полотенцу, в которые мы заворачиваемся с головой. Света в комнате нет, горит только пара свечей на журнальном столике.

Женщина ставит ящик у наших ног.

– Вот, держите, – говорит она. – Для ваших животин.

Мак, усевшись напротив нас в кресло, с благоговением наблюдает, как я расстёгиваю карманы и, вытащив двух волчат, аккуратно перекладываю их в ящик. Корали лезет в карман толстовки и, достав ещё двоих, передаёт их мне. Шерсть у малышей мокрая, свалявшаяся, а крошечные лапы дрожат от страха.

Услышав шипение, я оборачиваюсь и вижу выглядывающих из-под стола Зору и Зельду. Их кислые мордочки, сузившиеся глаза и вздёрнутые носы ужасно напоминают мне Сюзанну и Мэйси. Кошки косятся на ящик, но из своего укрытия не выходят.

Наконец Мак переводит взгляд с волчат на нашу спасительницу, занявшую соседнее кресло, потом пристально смотрит на нас с Корали.

– Ваши семьи, небось, не в курсе, где вы? – спрашивает она.

Я качаю головой и знаю, что Корали делает то же самое.

Мак цокает языком.

– Ладно, с этим всё равно ничего не поделать. Телефон уже с час как отрубился. Молитесь, чтобы они там кони не двинули от беспокойства.

Я вдруг думаю, что зря не оставил записку, объясняющую, куда я направился. Интересно, скоро ли они обнаружат, что я ушёл? Может, решат, что сплю без задних ног у себя в комнате? А когда поймут, что меня там нет, отправятся ли на поиски? Нет, конечно: при всём желании им в такую погоду даже с крыльца не сойти.

Опускаю глаза: волчата безуспешно пытаются вырыть нору в пластиковом ящике. Я снимаю с плеч полотенце, бросаю им. Все четверо тотчас же зарываются в ткань и, сталкиваясь и царапаясь, неуклюже пытаются выпутаться.

Обведя комнату взглядом, я вижу, что все зачарованы волчатами. И только когда те засыпают, свернувшись в мокрые мохнатые комочки, Мак хлопает себя по колену.

– Ну что ж, – заявляет она. – По-моему, всем собравшимся следует объясниться. С кого начнём?

Я наконец отрываюсь от волчат и, скрестив руки на груди, сурово смотрю на незнакомку.

– Я не собираюсь ничего объяснять, пока она не скажет, кто она, а вы – почему она здесь прячется.

Женщина вопросительно смотрит на Мак. Её коротко остриженные влажные волосы кудрявятся мелкими колечками, а глаза в дрожащих отблесках свечей выглядят усталыми, словно длинные ресницы для них слишком тяжелы.

Потом она оборачивается ко мне, но не произносит ни слова. Вместо неё говорит Мак:

– Корали, ты знаешь, кто это?

Корали, не поднимая глаз, качает головой.

Мак закусывает губу.

– Может, хотя бы догадываешься, кто это может быть? – уточняет она.

Корали снова качает головой, потом замирает и, к моему удивлению, резко кивает.

– Ты моя мама, – хрипло говорит она женщине в кресле. – Так ведь?

Губы женщины вздрагивают. Она подносит руку ко рту и на пару секунд закрывает глаза.

– Ты права, Корали. – Слова падают тяжело, как камни. – Меня зовут Нима. Я твоя мама.

Корали смотрит не мигая. У меня миллион вопросов, но сперва она должна получить ответы на свои, поэтому я только тихо прижимаю её руку своей. Хочу, чтобы Корали знала: я здесь ради неё и понимаю, что, несмотря на всё своё враньё, она не хотела причинять мне боль. Хочу, чтобы Корали знала: мне очень жаль.

Поэтому я просто прижимаю её руку своей. А потом начинаю разглядывать свои колени, все в царапинах и синяках. И слушаю.

– Я даже не знала, что ты жива, что я когда-нибудь снова тебя увижу. Зачем ты явилась? – вопит Корали.

– Я… я только хотела тебя увидеть… Хотела снова увидеть свою доченьку… Хотела всё вернуть…

– Как? Заглядывая по ночам в окна? Или воруя чужие украшения?

– Всё совсем не так! Я их не крала!

– Тогда откуда они? – Корали неумолима.

– Ты помнишь, что я служила у миссис Блэквуд? – спрашивает Нима. – Я ухаживала за ней и обычно брала тебя с собой. Ты была тогда совсем крошкой и часто играла с украшениями миссис Блэквуд. Ходила по дому в её жемчугах, будто королева Палм-Нота. Ей это казалось ужасно забавным.

– Я этого не помню, – удивлённо качает головой Корали. Ну, по крайней мере, это объясняет, почему она столько знает о доме.

– В общем, однажды миссис Блэквуд сказала, что хочет мне кое-что подарить. И протянула бархатную коробочку с несколькими украшениями. Я ответила, что не могу её принять, но она не терпела возражений. Заявила, что детей у неё нет и передать украшения некому, поэтому я должна сохранить их, а когда ты вырастешь, отдать тебе.