ни даже учреждения, так как был единолично начальником водяных путей Финляндии. Но его особенно рекомендовал главнокомандующий гр. Буксгевден. Последний не затруднился писать о нем Государю даже отдельно[37], представляя его «как такого человека, который пользуется всеобщим уважением и доверием народа, и всегда оказывал отличное усердие к пользам службы и особенно при совершении на верноподданство присяги». Ему ставили в большую заслугу то, что в течение не более 12-ти дней он заготовил для армии 10.000 бочек ржи и имел в виду еще повторить эту операцию[38]. Румянцева Буксгевден извещал позднее, что Виллебрант представит ему прочих депутатов. Такое поручение было не из удачных, так как Виллебрант не знал никакого языка кроме шведского, и потому не мог быть посредником между депутатами и министром, а тем более Государем, не говорившим по-шведски. Во главе депутации protégé Буксгевдена остаться естественно не мог, и заменен зятем Виллебранта Маннергеймом. Тем не менее, тесть остался при депутации и воспользовался всеми удобствами и выгодами, ей предоставленными. И пред Государем, и пред Румянцевым Буксгевден ходатайствовал о награждении Виллебранта орденом св. Анны 1-й ст. Это был человек во многих отношениях выдающийся. Пробыв некоторое время в шведской военной службе, он занялся потом разными спекуляциями в войну с Россией при Екатерине и на поставке продовольствия нажил большие деньги. Потом был абоским губернатором, а затем статс-секретарем в шведском департаменте экономии и промышленности. Оба короля, при которых он служил, были очень к нему благосклонны, а Густав-Адольф IV позволил даже продать принадлежавшую Виллебранту губернаторскую должность, что в это время было уже большою редкостью. От него пожалован ему и баронский титул. Не получив никакого образования и даже быв едва грамотным человеком, Виллебрант был практическим знатоком Финляндии и её средств и умел этим воспользоваться для своих выгод. Он был делец очень ловкий и надо было иметь много проницательности, чтобы отличить в широких планах его действительно полезное от замаскированного эгоистического расчета[39].

Официальный предводитель депутации, барон Карл Маннергейм, бывший майор шведской службы, близкий как сказано свойственник Виллебранту, был по политическим взглядам единомышленник Спренгтпортена. Это требует впрочем некоторой оговорки. Маннергейм был деятельным членом аньяльской конфедерации в предпоследнюю войну; ездил в качестве депутата от финских полков склонять шведские полки к оппозиции Густаву III. Некоторое время он был арестован, а по другим сведениям даже осужден на смертную казнь. Но рожденный и воспитанный в Швеции, он противодействовал королю лишь в его абсолютистских будто бы стремлениях, и вовсе не имел в виду отторжения Финляндии от Швеции, которое напротив выставлял на своем знамени Спренгтпортен. Во всяком случае, Маннергейм был совершенно, чужд компании всех Егёргорнов, Глазеншернов, Ладо и друг., орудовавших тогда под руководством и в пользу Спренгтпортена. Самую встречу в Петербурге с этим последним Маннергейм находил, сколько можно судить по его мемуарам, неприятной. «Тяжела была необходимость, — писал он, — совещаться с осужденным на смерть соотечественником, который наделал своей родной земле столько зла. Sed tempora mutantur… Этот апостроф довольно странен под пером человека, который сам был недалеко от эшафота.

Тем не менее, повторяем, Маннергейм был единомышленник Спренгтпортена как по принятым им от абоских сотоварищей инструкциям, так и во всех последующих действиях, исходивших из одной мысли и стремившихся к одной цели — возможному обособлению Финляндии от России. Оставив свои шведские имения брату, Маннергейм на полуденные за них деньги сделался коренным финляндским землевладельцем. Там он пользовался доброю славою как гражданин, хотя и не стоял выше всех; как образованный человек, напротив, он особенно выдавался между своими сочленами. Им написана по-французски речь, произнесенная при приеме депутации Императором Александром; им же написаны и некоторые деловые бумаги по представлениям депутации.

Депутат абоского духовенства, пастор доктор Фридрих Дебелл из Ульфсбю, также близкий свойственник и Виллебранта и Маннергейма, был человек просвещенный и способный, но хитрый и не бескорыстный.

Другой представитель духовенства, от боргоской епархии, пастор Ивар Валлениус из Хаухо, доктор богословия, не уступал предыдущему ни в познаниях, ни в образовании, но пользовался значительно большим уважением за свои нравственные правила.

Представитель кюменегордской провинции Карл-Фридрих фон-Роткирх, камер-юнкер шведского двора, бывший экспедиционный секретарь — молодой еще человек — приобрел полное доверие своих земляков гейнольской губернии. Будучи не без познаний, он хорошо владел иностранными языками. Открытым, бесхитростным характером своим он был, по словам Бука, весьма симпатичен.

Не раз упоминавшийся барон Роберт Генрих Ребиндер-сын, такой же, если еще не более молодой человек, был асессором абоского гофгерихта и также в звании камер-юнкера. Принадлежал к кружку лиц особенно рекомендованных Маннергеймом. Вскоре он вступил в русскую службу в качестве помощника Сперанского по финляндским делам.

Представитель университета, профессор медицины Гавриил Эрик Гартман, был многие годы известен и в Швеции и в Финляндии своею ученостью и принадлежал к числу людей выдающихся.

Из прочих депутатов абоский купец Тьедер вел значительную торговлю солью и другими заграничными товарами, выменивая их на сельские произведения. Он настолько приобрел доверия, или число желающих ехать в Петербург было так ограничено, — что избран был в депутацию представителем от четырех городов. Крестьянские депутаты были прежде членами шведского сейма[41].

Вот все, что мы знаем о личности финских депутатов. Сами местные историки, признавая что эти лица силою обстоятельств оказали Финляндии великие услуги — с финской конечно точки зрения, — не отвергают однако, что существенную и видную роль мог играть один только Маннергейм. Он ее действительно и играл. Прочие были люди самостоятельные, почтенные в кругу своей деятельности, но не имевшие особого значения; люди экономически независимые, не настолько, однако чтобы не толковать много и долго об издержках, с которыми поездка, в Петербург сопряжена. И эти-то заурядные люди, как сейчас увидим, могли выбить русское правительство из намеченной им себе правильной и естественной колеи!.. В действительности, какие силы противопоставлялись единодушному натиску этой кучки далеко не гениальных, но отлично дисциплинированных людей? Единственный истинно-русский государственный человек — гр. Румянцев, любовь которого к России и разумная забота о её интересах не подлежали сомнению, — уезжал с Императором Александром в Эрфурт для участия в свидании с Наполеоном. «Иметь попечение» о финских депутатах поручено безличному товарищу Румянцева по министерству иностранных дел, гр. Салтыкову. Отсутствие Румянцева из Петербурга, продолженное потом посылкою его из Эрфурта в Париж, имело очень большое влияние на весь ход объяснений с депутатами. Оставшиеся налицо деятели: Аракчеев, Салтыков и потом Кнорринг, заменивший Буксгевдена в командовании армией, были плохие борцы против дружно сомкнутых рядов финляндских депутатов. Наш триумвират был весь под влиянием, и в