руках Спренгтпортена, а этот был тоже весь за обособленность Финляндии. Был еще Сперанский, которому суждено было играть видную роль в присоединении Финляндии к России. Теперь он тоже отсутствовал из Петербурга, находясь за границей в свите Государя; но возвратясь, притом много ранее Румянцева, он был в беспредельном восторге от западных учреждений и сделался решительным пособником депутатов в их вожделениях. Человек, для которого в его бюрократических увлечениях, по выражению одного современника, перо было рычаг, а бумага — точка опоры для этого рычага чтобы перевернуть весь мир, — Сперанский бредил теперь европейскими конституционными учреждениями, — и Финляндия представляла для него интересный материал, а может быть и образчик. Таким образом пред финляндскими депутатами и их стремлениями, столь определенно выраженными в инструкциях им данных на родине, с русской стороны для соглашения этих стремлений с действительными интересами России, а в случае надобности для отпора им, не оказывалось никого. Правда, Румянцев, возвратясь в Петербург и лично ведя в следующем 1809 году фридрихсгамские переговоры о мире со Швецией, исправил в возможной мере сделанные ошибки; тем не менее они были налицо, усложнили дело и дали материал для кривых толкований. На их почве выросла потом, несообразная сама по себе, но излюбленная многими финляндцами, идея Финляндии обособленной в отдельное государство — stat för sig.[42]

При таких условиях слабости с русской стороны, противная сторона — депутаты — получала новые еще подкрепления. По обращенному в начале похода приглашению к финляндскому дворянству посетить Петербург и представиться ко двору, желающих нашлось немного, да и те не спешили; однако в июле были уже здесь двое-трое из приятелей Спренгтпортена, в том числе де-Геер и Егергорн. Нет сомнения, что вращаясь в петербургских сферах, они поддерживали взгляды своего соотечественника и постепенно внушали идеи, лежавшие в основе депутатских инструкций. В начале августа оба собирались-было уже возвратиться в Финляндию, но были удержаны по воле Императора Александра, который желал чтобы они дождались прибытия депутатов. бессознательно он увеличивал число врагов России. Повелено вместе с тем ускорить, сколько возможно, отправкой депутации. Поспешность была в связи с предстоявшим отъездом в Эрфурт.

По сведениям гр. Буксгевдена депутаты выехали.22-го августа; между тем и в половине сентября их еще не было в Петербурге. Буксгевдену и Обрескову, выборгскому военному губернатору, слали вопрос за вопросом: не остановились-ли где депутаты, в Выборге или в других местах, или не встретились-ли им какие на пути препятствия? — Однако Государь так и не дождался депутации. Министерство иностранных дел было в недоумении. Оказалось, задержка вышла из-за неверно понятого срока пребывания Императора за границей. Кроме того сомневались: на чьи средства придется депутатам жить в столице? Здесь готовили для них прием, но Буксгевден об этом извещен не был. Потому, и в виду отсутствия Государя, он предоставил депутатам возвратиться с дороги по домам и остаться там 30 или 40 дней. Об этом объявлялось им по приезде в Выборг и они отправлялись обратно. Это относится, впрочем, к позднейшему времени, именно к началу сентября; в начале же августа, когда Александр Павлович пожелал скорейшего прибытия финляндцев, оно не могло состояться по той простой причине, что о самых выборах, как объяснено выше, не могли столковаться. По отзыву главнокомандующего депутаты и сами предпочитали возвращаться, «рассчитывая хозяйственные обстоятельства свои, дабы в ожидании высочайшего прибытия, по недостаточному положению своему, не нести в столице тягостных для них издержек».

Спренгтпортен с своей стороны внушал Салтыкову, что депутаты могут не бесполезно провести время в Петербурге и в отсутствие Государя: они занялись бы подготовкой дел. Он указывал и на обременительность поездок взад и вперед, что при экипажном способе сообщений того времени, медленном и утомительном, имело свою долю основательности. Спренгтпортен просил, поэтому, Салтыкова немедленно написать Обрескову о предварении депутатов, что они могут продолжать свой путь; однако тот не решился взять на себя отмену распоряжения главнокомандующего. После дальнейшей переписки и когда выяснилось, что депутаты найдут в Петербурге «готовый дом и угощение», Буксгевден приказал 28-го сентября оповестить их, чтобы «ни мало не озабочиваясь со стороны своих хозяйственных расчетов» и не мешкая ехали в столицу. Около половины октября съезд действительно начался. Один только Яфет Кайтала, крестьянский представитель нюландской и тавастгусской губерний проехал в Петербург по первому вызову и был там уже с 10 (22) сентября.

Прием и содержание депутации поручены были, как сказано, товарищу министра иностранных дел гр. Салтыкову. Он с своей стороны назначил к ней особого пристава, в лице правителя дел церемониального департамента, статского советника Ахлопкова. В записках Маннергейма, который не избег слабости преувеличивать свое значение, этот пристав именуется «императорским придворным чином». На деле Ахлопков был не более как пристав, т. е. чиновник, каких вообще принято назначать к инородческим и другим второстепенным депутациям, прибывающим по разным случаям в столицу. Кроме того, при депутатах состоял некий Шарп, служивший в департаменте водяных коммуникаций.

При депутации был и Спренгтпортен. Назначенная ему от правительства роль в точности неизвестна и поручения на бумаге он кажется не получал; но вероятно имел официальное значение так как ему ассигнованы были, по особому повелению, отдельные квартирные деньги из казны именно по случаю приезда депутации.

О порядке приема речь пошла не ранее начала сентября. Спренгтпортен излагал такие свои соображения на этот счет. В отношении помещения — пусть каждый устроится по своему усмотрению. Только для главы депутации нужно приготовить приличную квартиру, где члены её могли бы собираться для занятий. Содержание этого главы, из дворян, должно для большего почета производиться на счет Государя, т. е. от двора: так бывало на шведских сеймах; ему следует предоставить экипаж посуточно. Другие члены сами будут заботиться о своем содержании. Издержки, по положению[43], должны быть возвращены страной, каждым сословием по принадлежности; исключение делается для дворян которые содержатся на собственный счет. Крестьян, в виду желания Александра Павловича явить в особенности этому классу наиболее великодушие, Спренгтпортен находил удобнейшим поселить всех вместе и оплатить их содержание.

У министерства были свои образцы приемов из царствования Екатерины II, помимо примеров шведского сейма которые предлагал Спренгтпортен. Один образец — приема польских делегатов в 1793 г.; другой — депутации от княжеств Курляндского и Семигальского и от Пильтенской округи для принесения присяги. При том и другом случае были установлены особые церемониалы. На счет государственного казначейства ассигновалось на содержание 10-ти поляков: на стол по 1.000 руб. и на экипаж по 300 р. в месяц каждому; на наем четырех домов по 1.180 р. в месяц, и на дрова и мелочи единовременно 4.000