съезда всех депутатов, очевидно затрудняясь докладывать о приеме их частями. И без того уже сделаны были в этом отношении изъятия. Барон Виллебрант, о котором гр. Буксгевден специально писал и Государю и Румянцеву, приехав 15-го октября просил об особом для него от прочих депутатов приеме, ссылаясь на то что по поручению главнокомандующего на его руках лежит экстренное дело — заготовка для армии хлеба. Это было исполнено, и Александр Павлович принял Виллебранта отдельно 2-го ноября, в 7 часов вечера. При представлении не было никого кроме переводчика. 8-го числа состоялся прием его у обеих Императриц, у великих князей и великих княжон, — везде с переводчиком. Но уехал Виллебрант из Петербурга только 2-го декабря, уже после общего представления остальных депутатов. Очевидно, дела и необходимость быть для них скорее на месте служили только благовидным предлогом для получения отдельного представления, которым он без сомнения полагал более выдвинуться. Примеру Виллебранта последовал ректор университета Гартман. Он также был допущен к Императору особо, 12-го ноября; прочими лицами царской семьи принят 15-го числа; уехал же из Петербурга последним, только 2-го февраля. Воздержание Салтыкова от доклада о единичных представлениях оказывается таким образом вполне естественным. Когда же наконец выяснилось, что из двух недостававших депутатов Ребиндер лежит больной в Выборге, о Флодберге же сами товарищи его говорили, что он не приедет, — то 12-го ноября Салтыков доложил о том Александру Павловичу, — и прием всех наличных депутатов назначен на 17-е ноября, во вторник, в 4 часа.

В этот день в послеобеденное время депутаты собрались у Маннергейма, откуда и отправились во дворец. За ними были присланы четыре запряженные цугом кареты, семистекольные, — поясняет в своем отчете Ахлопков; — на запятках по два придворных лакея[45]. При каретах был конюшенный офицер. В первой карете сели трое дворян и с ними пристав Ахлопков; во второй духовенство и переводчик; в третьей — купеческие депутаты, в четвертой — крестьяне с переводчиком финского языка. Подъехав к собственному (салтыковскому) подъезду, депутаты проведены были скороходом на половину Его Величества. В коридоре их встретили два гоф-курьера и переводчик церемониального департамента, с которыми они и прошли далее в столовую, где и остались ожидать. Вскоре туда пришли гр. Салтыков и Спренгтпортен; в сопровождении их они перешли в комнату пред кабинетом Государя. Здесь они были приветствованы обер-гофмаршалом.

После небольшого ожидания депутатов пригласили в кабинет, куда они и вошли в сопровождении Салтыкова и Спренгтпортена, назначение которого на должность финляндского генерал-губернатора было тем временем уже решено. Переводчики остались в аванзале, так что крестьяне и другие, не говорившие по-французски представители, были глухими свидетелями приема и объяснений, происходивших на этом языке.

Аудиенция была несложна. Барон Маннергейм приветствовал Государя, и в речи своей «предавая судьбу соотчичей великодушию победителя, с твердым упованием на благость Императора Александра удостоверял, что они, депутаты, с радостью видят уже многие знаки милосердых попечений нового своего великого монарха о благе финляндцев». Речь свою он закончил выражением благодарности за сохранение русскими войсками при движении их чрез Финляндию доброго порядка, насколько то совместно было с военными обстоятельствами. — Александр Павлович ответил на это, что изъявление верноподданического усердия депутатов принимает он с особенным благоволением и не перестанет помышлять о благе жителей Финляндии, и обещая соблюдать все дарованные им права и преимущества сходно с прежними их постановлениями.

Тем и кончилась аудиенция. Речь Маннергейма была предварительно просмотрена гр. Салтыковым. При этой цензуре изменено место, где говорилось о добрых чувствах связывающих Финляндию с Швецией; несколько же слов, в которых выражалась признательность графу Буксгевдену за его добродушие, и вовсе вычеркнуты: покоритель Финляндии был уже в немилости и накануне удаления от должности главнокомандующего[46].

По окончании аудиенции депутаты отправились домой тем же порядком. Вечером они ездили к гр. Салтыкову, благодарили за предоставленный прием у Государя и за все оказанные им знаки попечения и забот, а затем были с визитом и у Спренгтпортена.

В дальнейшем пребывание финляндцев в Петербурге происходило среди новых приемов, обедов и придворных увеселений. Отметим главнейшие. В следующее после представления Государю воскресенье, 22-го ноября, после обедни депутаты были приняты обеими Императрицами, великими князьями Николаем и Михаилом Павловичами, великими княжнами Екатериной и Анной Павловнами и великой княгиней Марией Павловной. Представлял их бар. Спренгтпортен, тем временем окончательно уже назначенный генерал-губернатором Финляндии. Между разговорами Императрица Мария Феодоровна сама пригласила всех депутатов на бал, у неё назначенный на следующий вторник, 24-го. От обер-гофмаршала были присланы кроме того билеты на спектакль в Эрмитаже. 28-го ноября обер-камергер Нарышкин давал в честь депутатов обед; к нему, также как и на бал 24-го, были приглашены и другие финляндские дворяне бывшие в Петербурге. А 2-го декабря эти лица обедали вместе с депутатами у Государя.

Через неделю, 9-го декабря, прибыли четверо депутатов вазаской губернии. 15-го числа, в 7 часов вечера, они представлялись Императору Александру, но ездили во дворец уже в простых экипажах. Представлял Спренгтпортен в присутствии гр. Салтыкова.

23-го декабря все были во второй раз на обеде, теперь прощальном, у Государя, после чего откланивались Их Величествам. Однако некоторые депутаты, именно вазаские, а также Ребиндер, Гультман и профессор Гартман просили дозволения Государя остаться в Петербурге до исхода рождественских праздников. По случаю нового года и назначенного на 1-е января обручения великой княжны Екатерины Павловны предстояли особые празднества. Желание депутатов было исполнено и им всем предоставлено остаться в Петербурге и присутствовать на торжествах. Большинство воспользовалось этим разрешением; не дождавшись праздников, уехали только Маннергейм и купец Тьедер (31-го декабря; они и приехали вместе).

Наконец 6-го января были в Петербурге и остальные депутаты, в числе трех, от улеаборгской губернии. Приняты как Государем, так и прочими членами царского семейства, 13-го числа после обедни. Вечером все депутаты были на придворном маскараде и на ужине в Эрмитаже. 1-го февраля улеаборгские депутаты обедали у Императора Александра, после чего откланивались как ему, так и Императрице-супруге. Празднества для финляндцев предполагалось окончить 3-го, когда трое улеаборгцев были приглашены к столу Марии Феодоровны, после чего они простились и с нею и с великими князьями. Однако на другой день, 4-го февраля, они еще были у неё на бале. Ко всем благосклонная Мария Феодоровна явила себя такою и финляндцам. Кроме личной приветливости им оказанной, она особым рескриптом на имя Спренгтпортена предоставила ему обращаться к ней с представлениями о воспитании финских девиц; сообщены были правила приема в институты и даже образец прошения.

Раньше прибывшие финляндские гости начали разъезжаться 18-го января; 27-го уехали