– Крыса, – девчушка заговорила, – Меня так называют с самого первого дня. А еще «уродина», «страшила»… Да, Я страшная. И они все меня ненавидят за это. Я не такая, как они. А я просто хочу хоть немного…хоть чуточку…

Она опять расплакалась.

Мое сердце сжалось. Но не от жалости. Я видела в этой девчонке себя.

– Как тебя зовут?

– Ира.

– Так вот, – я приземлилась на пятую точку рядом с Ириной, – Ира, наплюй ты на все эти дурацкие прозвища. Думаешь, у меня не было клички? Была, да еще похуже твоей. Прозвища придумывают только те, у кого мозги на большее не способны.

– Я знаю.

– Тогда, чего ревешь?

– Мне еще восемь лет придется терпеть все эти издевательства. Я хочу провести здесь, в туалете. Как крыса.

Я вздохнула. Ира мне кого–то очень сильно напоминала…

– Послушай, а знаешь ли ты, что над тобой издеваются только потому, что ты сама этого хочешь?

– Что? – девчушка нахмурилась, – Не хочу!

– И почему ты тогда не даешь отпора своим одноклассникам? Почему ты сидишь здесь, и сама называешь себя крысой?

– А что я могу ответить? – Ира удивленно распахнула глаза.

– А что хочешь, то и отвечай. Главное, быть уверенной. Ты думаешь, что с тобой учатся одни красавицы? Да черта с два. У любой из одноклассниц есть или поросячьи глазки, либо орлиный клюв вместо носа, а у какой–то, возможно, уже появились прыщи. Но обзывают тебя. Почему?

– Потому что я страшная.

– Потому что ты сама считаешь себя страшной. Вставай.

Девчонка послушно поднялась на ноги, я последовала за ней. А затем повернула ее голову к зеркалу.

– Смотри, – я распустила тугой хвостик на голове Иры, – Так лучше, правда? Ты должна полюбить себя. Если ты перестанешь считать тебя страшной, то и другим не будет дела до твоей внешности. А можешь вообще нарядиться маленькой мышкой, прикрепить себе хвост и надеть уши микки–мауса.

– Эт–то еще зачем?

– А затем, что ты покажешь окружающим, что тебе вообще все равно, как тебя называют. Ты превратишь свою кличку в свой имидж.

– Думаешь, сработает? – Ирина недоверчиво хмыкнула.

– Сработает, если ты сама в себя поверишь. И прекратишь плакать по туалетам.

– Может, проще сказать им, чтобы прекратили обзываться?

– Попробуй. Но это вряд ли сработает, если ты молчала два года и принимала все унижения. Нет, тебе надо всех удивить. Показать, что ты сильная.

В глазах девчушки зажегся огонек надежды.

– У тебя есть друзья?

– Ну…подруга есть.

– Вот видишь. У тебя есть человек, которому ты близка и дорога. Ее мнение должно быть для тебя важнее, чем мнение всех одноклассников вместе взятых. Так почему ты сидишь и плачешь в туалете?

Жаль, что я сама себе вовремя не смогла дать таких советов.

– Потому что я глупая…

В дверном проеме появилась голова Елизаветы. Крайне недовольная голова.

– Ев, ну что ты тут застряла?

– Уже иду! – я протянула девчушке ладонь, – Готова выйти из своего убежища?

Ирина схватилась за мою руку, и мы вместе вышли из туалетной комнаты. Сейчас на лице моей новой знакомой появилось выражение, отдаленно напоминающее улыбку.

– Спасибо тебе.

Ирина помахала нам с Лизой рукой и рванула к лестнице. Ее светлые волосы запрыгали вверх–вниз.

– Что это за девочка? – подруга задумчиво смотрела вслед третьеклашке.

– Восемь лет назад я была ею…

– Красавица! – мама мягко провела ладонью по моим волосам по спине, – Юная леди!

Я расправила плечи и вновь взглянула в зеркало. Оттуда на меня испуганно смотрела некая смутно знакомая девушка в струящемся с хрупких белых плеч платье мятного цвета, русые волосы которой были затейливо уложены в замысловатую прическу, состоящую из переплетающихся прядей, которые водопадом спускались ей на плечи цвета снега. В этой незнакомке лишь по огромным серым глазам можно было узнать меня.

– Мам, эта, как ты говоришь, леди совсем на меня не похожа, – я кивнула на отражение.

– Да? – губы матери дрогнули в улыбке, – Мне кажется, что Леше очень понравится то, как ты выглядишь.

– Вот черт! Леша! Ма–ам!! – при воспоминании об Алексее, я поняла, что забыла одну важную деталь, – Бутоньерка! Где она? Я точно помню, что она лежала на полке вместе с платьем…

Я бросилась к шкафу и принялась судорожно перекладывать вещи с места на место, будто не было ничего важнее в данную секунду, чем этот маленький голубой цветочек на булавке.

– Постой, да погоди же ты! – мама меня остановила, – Вот твоя бутоньерка, я ее специально ближе ко входу положила. Да что с тобой такое?

– Все в порядке, – я выдохнула, – Просто… мне страшно. Это же бывает раз в жизни. Праздник, концерт, шествие… Я стою перед воротами в новую взрослую жизнь, и совершенно не понимаю, как они открываются… Представляешь, я больше никогда не буду школьницей. Ни–ког–да. Теперь нужно будет принимать важные решения, куда поступать, кем быть, что делать… А если я не смогу поступить? А если мне не понравится заниматься тем, что я сейчас выберу…

– Ева! – мамуля легонько встряхнула меня, – Успокойся! Что на тебя нашло? Я всегда была в тебе уверена, уверена и сейчас в том, что ты точно знаешь, чего хочешь. И добьешься этого. Сегодняшний день особый, не спорю. Но ты его переоцениваешь. Никто не заставляет тебя становиться взрослой. У тебя есть я, а значит, пока еще ты точно будешь маленькой маминой дочуркой.

Из прихожей донеслась трель входного звонка, заставившая меня подпрыгнуть от неожиданности. Все–таки нервы и так были на пределе. Мама поспешила открывать дверь.

– Леша! Здравствуй! Какие красивые розы!

– Это вам, – донесся до меня любимый голос.

– Спасибо! Ты проходи, Ева, правда, сейчас немного занята мыслями о взрослении и саморазвитии.

– Мам! – я выскользнула в коридор, – Не пугай Лешу моими тараканами…

Бывший Одиночка стоял на пороге нашей квартиры в темно синем костюме, сияя такой любимой и такой ослепительной улыбкой. Мне даже показалось, что он на мгновение замер, разглядывая мой сегодняшний образ.

– Я на секунду забыл, зачем пришел, – парень затряс головой.

– Вот видишь, – мама мне подмигнула, – А ты хотела переодеваться в свой старый свитер.

– Зачем свитер… – Леша удивленно захлопал ресницами.

– Мама шутит, – я трясущимися руками взяла бутоньерку с тумбочки и закрепила этот необычный цветок, окрашенный в тон моего платья, на пиджаке моего спутника, – Вот.