– Все в порядке. Мы их взяли, – сообщил Александр и крикнул в зал: – Что там у тебя грохотало, Ефим?

– Да барышня тут взбрыкнула. Извернулась и ножкой двинула по патефону, – ответил тот. И с грустным осуждением добавил: – Пластинку разбила.

Старцев приказал:

– Вставай, молодой человек, одевайся.

Парень сел на кровати, потянулся за стоящим у стены костылем. Потом доковылял к шкафу и вынул на свет божий солдатскую форму. Натянув галифе, начал обряжаться в гимнастерку с блестевшими на ней медалями и золотой нашивкой за тяжелое ранение. И, так же опираясь на костыль, приступил к поиску обуви…

– Послушай, тебе не надоело ломать комедию? – скривился Иван Харитонович.

– Какую еще комедию? – недовольно процедил тот.

– Равель Вениаминович, надень лучше свое, привычное, – посоветовал Егоров. – А чужую гимнастерку с медалями сними – не заслужил ты их.

– Мы еще проверим, откуда у тебя чужие медали, – добавил Васильков. – Живо переодевайся!..

Лицо молодого мужчины сделалось серым, отрешенным. Беззвучно вздохнув, он отбросил костыль и поглядел в сторону приоткрытого окна.

– Лучше не дергайся, – разгадал его намерения Старцев и недвусмысленно направил на него ствол. – На поражение стрелять не буду, только по конечностям. Так что на легкую смерть не надейся.

Парень снял солдатское, надел широкие темные брюки, светлую рубаху, зашнуровал на ногах парусиновые ботинки.

– Ты арестован, – объявил Старцев. – Руки назад.

Через мгновение на запястьях Равеля Петрова защелкнулись стальные наручники.

* * *

Оперативники вывели арестованного из спальни и оставили дожидаться в коридоре под присмотром Бойко и участкового инспектора. Васильков, Баранец и Горшеня принялись обыскивать дачу. Старцев с Егоровым занялись Марией Мирзаян.

Та сидела на диване, скрестив на груди руки и забросив ногу на ногу. Глядя в окно на расцветавший летний день, она высокомерно игнорировала происходящее вокруг.

Иван Харитонович оглядел взглядом не прикрытое халатом ослепительно-белое бедро и поддел легкомысленный внешний вид Марии:

– Вы переоденетесь, барышня, или поедете с нами на Петровку так?

Фыркнув, она порывисто поднялась с дивана:

– Моя одежда в спальне.

– Ефим, принеси ее тряпки из шкафа, – попросил майор.

– Пожалуйста. – Ефим положил на диван охапку женской одежды и пару босоножек. А дамскую сумочку передал начальству.

– Вы что, останетесь здесь? – недовольно спросила роковая красотка. – Попрошу выйти. Мне нужно переодеться.

Постукивая тростью, Иван прошелся по залу мимо валявшегося на полу граммофона и осколков разбитой пластинки со старинными русскими романсами. Остановившись напротив девицы, он насмешливо сказал:

– Гражданка Мирзаян, вы, нисколько не стесняясь, позировали перед камерой Аристархова, затем выставляли напоказ свои прелести перед камерой Равеля Петрова. Вы прекрасно знали, что фотокарточки с вашим нагим телом пойдут по рукам свидетелей, оперативников, следователей, обвинителей и судей. Отчего же вы вдруг стали такой стеснительной?

– Я не позировала! – воскликнула она.

– Ах, да, я забыл – вы притворялись, что спали, пока вас снимал детектив Аристархов. Ну, а потом, когда обнимали его спящего и улыбались в камеру своей прекрасной ослепительной улыбкой?..

– Вы не имеете права меня забирать! – пошел в ход последний козырь. – Мой муж – заместитель наркома!

– Ваш муж арестован, – спокойно парировал Иван Харитонович.

Егоров тем временем вынул из дамской сумки пять толстых пачек банкнот, туго перехваченных суровой нитью.

– Не в его ли сейфе вы прихватили эти деньги? – полюбопытствовал он. – Здесь не меньше двадцати тысяч.

Надув губки, Мария промолчала.

– Мы не станем смотреть в вашу сторону. Даю вам минуту. Живо переодевайтесь или пойдете в машину в халате! – стукнул Старцев тростью по полу.

Пока барышня шелестела у дивана одеждами, к начальству подбежал Баранец:

– Нашел! Нашел, Иван Харитонович! – Он буквально дрожал от радости.

– Чего нашел-то? – Майор старался оставаться спокойным, хотя прекрасно понимал, о чем речь.

– Ювелирку нашел.

– Из сейфа?

– Да кто ж ее знает! Там много! Целых два чемодана!

– Где «там»?

– Под кроватью, в спальне. Встал на четвереньки, заглянул и обнаружил два придвинутых к стенке чемодана. Начал доставать, а они тяжеленные оба! Кое-как вытащил, открыл, а там…

– Молодец, – похвалил Старцев. – Я бы со своей «деревянной» ногой под кровать точно не залез…

* * *

Служебные автомобили стояли у раскрытых ворот дачи покойного Аристархова. Оперативники завершили обыск и закончили все дела. Два чемодана, доверху наполненные ювелирными изделиями Мосторга, погрузили в багажник. Старцев усаживался на переднее сиденье и давал последние распоряжения участковому инспектору.

– Дачу запрешь и опечатаешь. Не пускать в нее ни одной живой души до особого распоряжения из МУРа. Понял?

– Так точно, товарищ майор.

– Ну, бывай. И не сиди, как сыч, в своем штабе. Почаще выходи к людям. А то жалуются тут на тебя.

– Кто?

– Так я тебе и сказал…

Автомобили друг за другом доехали по узкой грунтовой дороге до поворота. Дальше пошел нормальный асфальт до самого деревянного мостика через речку.

Миновали ухоженный центр Троицкого. Протряслись на ухабах мимо бараков фабричного поселка. Наконец вывернули на шоссе и, набирая скорость, покатили в сторону Москвы.

Во второй машине помимо водителя ехали Бойко, Баранец и Горшеня. Между двумя молодыми старлеями сидела Мария Мирзаян, одетая в легкое светлое платье, модную шляпку и летние босоножки. Ее сцепленные наручниками белые ухоженные руки лежали на коленях. Даже сейчас, в очень непростой момент, она оставалась необыкновенно красивой. Голова чуть склонилась набок, белокурые локоны рассыпались по плечам, взгляд словно приклеился к бегущей впереди черной машине. В карих глазах Марии, обрамленных длинными бархатными ресницами, застыла бесконечная тоска по внезапно прерванному полету. Этот полет был ее жизнью. Прекрасной, но ненастоящей. Потому что она не жила, а безмятежно скользила, почти не касаясь неровной поверхности жизни.

На заднем сиденье первой машины тряслись Егоров и Васильков. Между ними в неудобной позе с заведенными назад руками ехал самый молодой из бывших подручных Паши Баринова – Равель Петров по кличке Петруха.

Когда он прибился к банде Барона, ему исполнился двадцать один, но больше восемнадцати никто не давал. Он походил на стеснительного школяра, которому главарь вынужден был твердить: «Никого не бойся. Смотри в глаза и улыбайся…» С тех пор минуло четыре года. Любой из оперативников вместо двадцати пяти дал бы ему тридцать, а то и все тридцать пять. Из робкого юноши он незаметно для самого себя превратился в прожженного вора, живущего только интересами личной наживы.

В далеком 1920 году Вениамин Петров, служивший в оркестре известного на всю страну театра, назвал новорожденного сына в честь одного из величайших композиторов двадцатого века – Жозефа Мориса Равеля. Сын усердно обучался музыке и вокалу. К окончанию средней школы он прекрасно играл на фортепьяно и аккордеоне, обладая хорошо поставленным голосом,