Лица тридцати господ и дам, окружавших его, немедленноприняли унылое выражение. Эти люди были разодеты в пух и прах, прически иголовные уборы их сияли драгоценностями, лица были подкрашены, как тоготребовала венецианская мода, а холеные руки сияли браслетами и перстнями,которые могли бы составить гордость государственной казны. Количество яств инапитков на резном столе палисандрового дерева с трудом поддавалосьперечислению, и все же это не был пир знатных патрициев и великолепныхпатрицианок. Здесь, в секретных покоях настоятеля монастыря Святого Моисея(самого большого в Венеции), собрались аббаты и аббатисы остальных монастырейВенецианской республики Санта-Мария-делла-Салуте, Сан-Дзаккария, Санта-МарияФормоза, Санта-Джованни-э-Паоло, Санта-Мария-дель-Орто, Сан-Джакомо-дель-Орто,Санта-Мария-Глориоза деи-Феррари, Сан-Себастьяно, Сан-Джорджо-Маджоре,Мизерикордии, Непорочного зачатия — и других. Всего за столом находилосьтридцать человек. Вообще-то в Венеции было тридцать пять монастырей, но главпяти из них сюда не пригласили. Эти монастыри традиционно считались истиннымиобителями благочестия, поэтому настоятелям их, а также монахам ничем не грозилприезд папского посланника и проверка, которую ему предстояло учинить в каждомвенецианском монастыре, кои в описываемое время являли собою места прелюбопытные!Только что негласный глава собравшихся, настоятель монастыря Святого Моисеяотец Балтазар, прочел вслух несколько строк из секретного донесения, недавнополученного в Ватикане и вызвавшего там у кого-то взрыв смеха, у кого-то —взрыв возмущения:

— «Нет города, где распущенность царствовала бы такнеограниченно! Наш агент насчитал здесь вдвое больше куртизанок, чем в Париже.Все они очаровательно любезны и обходительны, а некоторые держатся как дамысамого высшего общества. Во время карнавала под аркадами Прокураций столько жележащих женщин, сколько на ногах. Недавно, во время облавы Совета десяти,задержали пятьсот посредников по любовной части. Меры Совета по наведениюпорядка, впрочем, носят весьма случайный характер. Недавно в храме СвятогоМарко была поймана некая дукесса за не совсем благочестивым занятием. Ееобнимал монах, причем одежда обоих была в полном беспорядке. Дукессе отрубилиголову, а монаха сожгли живым. Пример подействовал. На следующей же неделе подпортиками храма было арестовано уже несколько парочек! Таково спасительноевлияние смертной казни!»

Когда отец Балтазар зачитывал этот отрывок, присутствующиене смогли сдержаться и разразились смехом и дружескими подначками в адрестолстого, благодушного отца Маурицио (это он признавал только чудо с ФомойАквинским). Дело в том, что оплошавший монах принадлежал к возглавляемой имобители Санта-Джованни-э-Паоло, и отец Маурицио, конечно, немало струхнултогда, ожидая непременных гонений на свое братство. Обошлось: карательные мерыСовета десяти и впрямь носили характер случайный и чаще всего приурочивались ккакой-нибудь дате, или плохому настроению дожа, или случаю уж вовсе вопиющему.Очевидно, то, о чем шла речь в донесении дальше, никакой опасности дляреспублики не представляло, а потому воспринималось с некоторой прохладцей:

— «Венецианские монастыри стали всем, чем хотите, только неместами уединения и молитвы. Нет молодой монахини красивой наружности, укоторой не нашлось бы своего ухаживателя. Большая часть их была отдана вмонастырь силой, против желания. Патриции не хотели разоряться на приданоесвоим дочерям и заставляли их принимать постриг. Теперь они говорят, что хотятжить, как светские дамы, — и живут так, начиная с того, что прикалывают цветы кнеприкрытой груди!»

При этих словах взоры собравшихся мужчин жадно устремилисьна чрезвычайно не прикрытую грудь настоятельницы монастыря Мизерикордия,которую украшали цветы из баснословных сапфиров.

Цецилия Феррари зябко передернула плечами и с трудомподавила желание прикрыться черной кружевной косынкой-zendaletto. Ее раздражалилукавые и чувственные лица, и эти взгляды, и насмешки, и комментарии, которымиобменивались присутствующие насчет стиля послания, насчет самого автора,какого-то неведомого шпиона, который рыскал по Венеции и благочестиво ужасалсяцарящему в ней разврату.

Глупцы! Они никак не поймут, что всякая чаша рано или позднопереполняется! Очевидно, донесение сие было не первым, и оно переполнило чашутерпения папы. Обвинения слишком скандальны, чтобы он не обратил на нихвнимания… и, самое ужасное, большая часть их направлена в адрес монастыряМизерикордия, паствы аббатисы Феррари!

— «Монахини могут видеться с кем угодно, принимать конфеты ибукеты цветов, во время карнавала они переодеваются дамами и даже мужчинами,идут в приемную и приглашают туда замаскированных ухаживателей. Часто слышатсяв обителях звуки труб и гитар, происходят танцы. Монахини по ночам выходят сосвоими любовниками на Пьяццу и отправляются с ними кататься в гондолах!»

Цецилия с досадой прикусила губу. Все правда, все правда… Нучто же, эти дожи из Совета десяти сами виноваты. Еще два года назад венецианцыхоть чего-то боялись. А за последнее время все так распустились! Никому теперьнет дела до божественной нравственности: все как сумасшедшие занимаются толькополитикой!

— Я вообще не понимаю, чего от нас хотят? — вдруг визгливовоскликнул отец Маурицио. — Пусть скажут спасибо, что мы в наших монастырях неспорим о таких вещах, как церковные догмы, таинство евхаристии, непорочностьДевы Марии, и что нас меньше всего интересует, на каком языке надо служитьмессу, в отличие от всех этих реформаторов, которые расплодились в Германии икоторых уже столько завелось во Франции, что, говорят, этих нечестивцев даженачали жечь на кострах!

— Кстати, знаете, что сказал один из сторонников Реформации?— перебил его молодой и очень красивый, хотя и несколько женоподобныйнастоятель монастыря Сан-Джорджо-Маджоре. — Я узнал об этом от верногочеловека, который записал его слова. «Что касается священников, я бы позволилим иметь жен, чтобы таким образом отказаться от сожительниц; я бы позволилмонахам иметь сожительниц — и все это для того, чтобы помешать первым бытьмужьями всех жен, а вторым быть женами всех мужей!»

Потребовалось некоторое время, прежде чем собравшиеся смоглиоценить тонкость построения фразы и разразиться дружным хохотом.

Отец Балтазар и Цецилия, сидевшие на разных концах стола,переглянулись поверх этих трясущихся от смеха голов. Обоих дрожь пробирала оттаких шуточек. Ведь разговоры о Реформации — конек трех инквизиторовВенецианской республики! Они с презрительным безразличием смотрят на распутников,но не прощают еретиков. Уже этих двух реплик обжоры Маурицио и тайного содомитаСебастиано достаточно, чтобы все тридцать собравшихся предстали перед мрачнымилюдьми в масках, а потом… не пройдет и суток, как будет исполнено тридцатьсмертельных приговоров.