отворилась, оттуда вышла еще одна сушеная дама, кивнула секретарше, прошла мимо Кати, постукивая каблучками и чему-то улыбаясь, и удалилась. Дверь открылась снова, и на пороге возник мужик средних лет, седоватый, лысоватый, в дорогом костюме. Вопросительно посмотрел на секретаршу, перевел взгляд на Катю, всмотрелся, сощурился — и вдруг превратился в Володю.

Секретарша сказала:

— Это к вам, Владимир Игоревич.

Володя кивнул и сделал приглашающий жест. Катю обожгло: не узнал! В эту минуту он вдруг застыл на месте, вглядываясь, и в самом прямом смысле открыл рот от изумления:

— Ну ничего себе! Катерина! Вот это номер, чтоб я помер! Какими судьбами? Заходи, заходи давай!

Кабинет был здоровенный, состоял из двух частей — «рабочей зоны» и «зоны отдыха», как сказал Володя. В «зоне отдыха» стояли огромные, мягкие кресла. Он усадил Катю в одно из них и засуетился: кофе? коньяк? виски? потанцуем? Катя вежливо отазалась, хотя выпить хотелось — для храбрости. Володя устроился в кресле напротив.

— Ну, рассказывай! Как ты, что ты?

Было как-то странно: он удивился, конечно, но как-то… недостаточно, что ли, — только в первый момент. А теперь расспрашивал ее как ни в чем не бывало, как будто в самом факте ее появления не было ничего необычного. Катя быстренько выдала краткую сводку событий за истекшие сто лет.

— Не замужем, значит? — уточнил Володя.

Катя покачала головой.

— Нет.

— Как дочка? Школу, небось, уже кончает?

— Какая школа! Она на третьем курсе.

— Да-а?

Вот тут он удивился как следует. А Катю вдруг осенило: вот оно что! Он подумал, что она пришла пристраивать дочку на юрфак. Потому и удивился ее появлению в меру. Его, должно быть, часто просят. Повисла странная пауза. Катя решила, что отступать некуда.

— Володя, я хотела спросить у тебя… Пожалуйста, не удивляйся… — начала она, машинально оглядываясь на дверь. — Помнишь, тогда, когда все это началось… с Васей… Почему ты тогда перестал с нами общаться?

Он внимательно смотрел на нее со странным выражением, то втягивая, то выпячивая губы. Она вспомнила: он всегда так делал, когда решал для себя какую-нибудь непростую задачу. Ну давай же, спроси, зачем мне это знать, что на меня нашло сто лет спустя? Однако он молчал. Катя взялась за сумочку и собралась уходить.

— А могу я спросить… — вдруг начал он. — Какое это имеет значение, когда столько лет прошло? Чего это ты вдруг спохватилась?

Ага, в точности, как она себе представляла, и даже теми же словами.

— Я хочу кое-что понять, кое в чем разобраться. Исключительно для себя, — она постаралась выделить последнюю фразу. — Это трудно объяснить, но мне это важно…

А уходить несолоно хлебавши все-таки придется…

— Тэ-эк-с, — протянул он. — Ну, в общем, если я правильно понимаю, мои отношения с Никой тебя не особенно интересуют. «Догадался проклятый. Всегда был смышлен…» Ну хорошо… Попробуй понять. Такое было время… Так сложилось. Но если ты думаешь, что мне это нравилось — ну вот что я при вас гувернером, так сказать… то тут ты глубоко ошибаешься. Вообще-то я обычно другими делами занимался. А тут… с самого начала соскочить хотел… ну или почти с самого, только не знал как. Ребята там, сама понимаешь — не попросишь, своих условий диктовать не станешь. Вообще, Кать, знаешь, хорошо бы тебе понять. Вам от меня больше пользы было, чем вреда. Я ведь вас всех любил. Я вас прикрывал все это время. Хотя, с другой стороны, если всерьез, то чего там особенно прикрывать-то было? Книжечки, пьесенки?

Он почему-то сказал именно так: «пьесенки», как бы по-польски. Вообще он как будто все больше воодушевлялся, оживлялся. Катя мучилась: ну почему «пьесенки», что такое?

— Я знал, что они вообще-то на это… сквозь пальцы, до поры до времени. А вот когда Васька начал эту свою бодягу, вот тут я понял: все, надо уматывать, кровь из носу. Потому что тут — Сцилла и Харибда, тут уже не шутки. Причем тут надо было быстро, пока это дело не всплыло. Уматывать срочно, но как? Всю голову сломал, ты не поверишь — спать перестал!

Катя слушала, боясь пошевелиться.

— Ну это, конечно, делается как-нибудь так, под примерно таким соусом: не пора ли мне какое-нибудь другое задание? Что я все с этим детсадом? Решился, поговорил, в конце концов. Но, честно говоря, был уверен, что скажут: сиди и не рыпайся. И вдруг, представь себе, ничего похожего. Пожалуйста, говорят, только предлог чтоб какой-нибудь благовидный. А тут как раз Ника стала погуливать с Андреем, очень кстати. Я воспользовался.

Он помолчал, потом наклонился к Кате и произнес как-то особенно веско, с особой интонацией:

— И если ты, Кать, думаешь, что это я Ваську сдал, то опять же глубоко ошибаешься. Не делал я этого. У него, конечно, так или иначе шансов не было — при том, как он себя вел и с кем встречался, но я его не сдавал. Просто — чтоб ты знала, для протокола.

А Катя вдруг подумала: вот она — причина, по которой он не послал меня с самого начала. Все — ради этой фразы: «я его не сдавал». И что самое интересное, подумала она, очень может быть, что это неправда. Наверняка предупредил кого надо — именно потому, что у Васи шансов не было. Как он мог допустить, чтобы такая информация пришла из другого источника? Никак не мог.

Ну хорошо, подумала она. Коли так, то надо ковать железо, пока горячо.

— Все-таки, как ты думаешь, — почему-то она говорила очень тихо, словно боясь его спугнуть, — что это могло значить? Почему тебе разрешили? Ведь должна быть какая-то причина…

Володя усмехнулся:

— Ты, Кать, правда не догадываешься или притворяешься? Причина тут могла быть одна. Кто-то другой по вам работал, а я у него, видимо, только под ногами путался на том этапе. Кто-то, кому доверяли. Серьезное дело доверили. Но вот кто — вот тут я, надо сказать, в тупике. Как был тогда, так до сих пор и остался. Я тогда, грешным делом, думал: может, Андрея ей специально подсунули, Нике-то. Но это уж прям анекдот какой-то — чтоб через одну и ту же девицу…

— То есть ты все это