— А ты считаешь, что агентов друг другу представляли, что ли? Вот умора! И главное дело, наверняка ведь книжки об этом читала! Штатные-то — и те не все друг друга знали.

Катя открыла рот, чтобы спросить: «А ты — штатный?» — но передумала. Какая, к черту, разница? Того, что ей было нужно, он явно не знал.

— Другое дело, — задумчиво продолжал Володя, — что непонятно, кто это из-за вас так сильно беспокоился. То есть в итоге-то оказалось, что было из-за чего беспокоиться, но никто же не знал заранее, что Васька выкинет.

Он на секунду замолк, откинувшись в кресле, потом вдруг хлопнул себя руками по коленям и снова наклонился вперед, глядя на Катю затуманившимся глазом.

— Интересное было время — правда, Катюх? Видишь, до сих пор есть о чем подумать. Я, знаешь, часто все это вспоминаю. Как там Ника-то?

— Ничего, неплохо, — пробормотала Катя.

— Я слышал, она с Ильей? Во как все повернулось.

— Они разошлись.

— Да? Это что ж — Илюха никак не успокоится? Или она?

— Не знаю, — Кате совсем не хотелось вдаваться в подробности.

— Да, времена занятные… — повторил Володя и вдруг, без всякого перехода: — А все-таки — что случилось?

— В каком смысле?

Она, разумеется, прекрасно понимала в каком, но тянула время, еще не зная, как станет отвечать. Володя хмыкнул:

— Ну ты же не просто так пришла, правда? Что-то же тебя подвигло? Эй, у тебя с собой диктофона случайно нет? Ты уж не разоблачать ли меня собираешься?

Катя открыла было рот, собираясь заверить: никакого диктофона, не беспокойся, но вовремя заметила, что он откровенно веселится.

— Шучу! Никому это сейчас не интересно, слава тебе Господи! Так все-таки в чем дело-то, а?

А она вдруг подумала: какая, в сущности, разница, что отвечать. Скажу что попало — и откланяюсь. Вот уж с кем мне точно детей не крестить. Ничего нас не связывает, даже общего прошлого у нас нет, хотя может показаться, что есть, но какое же оно общее?

— Не могу объяснить, — сказала она. — Так бывает, ты, может быть, знаешь. Фотографии попались под руку. Одно вспомнилось, другое, третье. Куча деталей, а логики нет. Не складывается картинка. Мне это не дает покоя. Вот, собственно, и все.

Он пожал плечами.

— Все бывает, конечно. Тебе виднее.

Последнее прозвучало как: «Не хочешь говорить — не надо!» — и он, кажется, даже слегка надулся, но Кате было не до того. Она выбралась из кресла и стала решительно прощаться.

У самой двери он зачем-то вручил ей свою визитку.

От разговора остался странный осадок. Не надо, наверное, было с ним так — как будто по-приятельски. Что касается толку, то его, с одной стороны, не было, а с другой… может, кое-какой и был, это необходимо было додумать.

Потому что, по сути дела, они оба — и Андрей, и Володя, хоть и не сказали ничего такого, чего бы она не знала сама, по сути дела, кое-что подтвердили — ту самую мысль, которая засела у нее в голове какое-то время назад, с того самого Самсона. Во всяком случае, никоим образом ее не опровергли. А это уже кое-что. Все, что они говорили, как раз хорошо укладывалось в схему…

Конечно, не все понятно. Да и не могло быть. Тут есть такие детали, которые никто не мог знать, кроме тех, кто прямо замешан. Но было и такое, до чего можно попытаться дойти своим умом. Например: почему Женька? То есть можно сказать и так: почему именно мы двое из всех — именно она и я? Но про себя-то она, кажется, как раз понимала. Тут был, смешно сказать, ее слишком пристальный интерес к скандалу из-за Толстого. Ее намерение внимательно перечитать «Анну Каренину» и вспомнить, из-за чего произошла суета. Намерение, о котором, заметим, было объявлено вслух. Ну и конечно, ее визит к Леночке, о котором она тоже от большого ума сообщила всем желающим. Плюс ее неиссякающий интерес к этой истории.

Так что с ней-то, в общем, понятно. Но вот Женька? Почему — Женька, которая вообще ни сном ни духом, ее и в Москве-то не было, только-только вернулась из Питера… И тут ее осенило. Из Питера! Ну конечно же! Вот что не давало ей покоя еще после первого разговора с Машей! Письмо пришло из Питера, Маша попросила какую-то паломницу… И тут же, как разряд электричества, другая мысль: Господи, так что же — выходит, все это правда?

Замечательно все-таки все это в голове устроено. Вот я выстраиваю, выстраиваю свою концепцию — но, выходит, в глубине души в нее не верю, не могу поверить? Вот она подтвердилась случайной деталью — и я в себя не могу прийти от изумления.

Она подумала: а ведь с таким подходом я далеко не уеду. В ближайшее время от меня потребуются конкретные действия, решительные действия, а значит, надо забыть об эмоциях, отрешиться от эмоций или как там это было у большевиков? Факты, голые факты и ничего, кроме фактов.

Варька начала беспокоиться. Посматривала искоса, колебалась, потом пошла напролом, приступила с вопросами:

— Мам… скажи, пожалуйста, что с тобой делается?

— А что со мной делается?

— Ну я же вижу. Ты какая-то не такая. Как будто все время думаешь какую-то думу, причем нелегкую.

— Чому я не сокил…

— Вот именно. Я серьезно.

Катя сказала: очень трудный перевод, все время ищу нужное слово — знаешь, та стадия, когда погружаешься полностью, почти невозможно отвлечься. Варька вроде бы удовлетворилась, а скорее — нет, потому что Катя все равно время от времени ловила на себе ее тревожный взгляд.

С Гришей было еще сложнее — именно потому, что он знал подоплеку и ждал, что она будет держать его в курсе событий. Грише она сказала честно: мне кажется, я знаю, что произошло. Мне нужно додумать совсем немножко… проверить кое-что… дай мне чуть-чуть времени, и я все тебе расскажу. И — нет, проверка не опасна, просто надо найти кое-какие бумажки.