— Да? — она явно растерялась. — Ну что же…

Катя подумала: и снова следующий ход очевиден, потому что других не видать.

— Лена, — решительно начала она, — Я думаю, у него был какой-то тайник. У Гарика. Какое-то такое место, чтобы хранить вещи, которых никто не должен был видеть. Вот представь себе: если бы он хотел что-то такое спрятать… Где бы он это спрятал? Было такое место?

— Не знаю… — неуверенно проговорила Леночка. — Вот ей-богу не знаю. Разве что родительский участок все тот же? А знаешь, — она вдруг оживилась, — он ведь ездил туда той осенью, если я ничего не путаю! Я еще удивлялась… Понимаешь, дачка там сугубо летняя, поздней осенью делать вообще нечего. Он, конечно, что-то такое говорил… насчет колодца… насос отключить, не помню… но все равно странно. А там, вообще говоря, слона спрятать можно.

— Мы можем туда съездить? — спросила Катя.

— Можем, конечно. Только, Кать, ты, пожалуйста, учти… Там уже довольно давно никто жил. Мы эту дачку как склад используем. Знаешь — все, что здесь не нужно, а выбрасывать жалко… Так что спрятать-то слона можно, а вот найти-то — не особенно. Такие мелкие штучки ни за что не отыщешь.

— Ты опять о гильзах, — сказала Катя. — А я на них и не рассчитываю. Было бы здорово их найти, конечно, но это — дохлый номер, я понимаю. Я о бумагах. Какая-то папка… так я это себе представляю. Тоже, конечно… папку искать — та еще задачка… Но попробовать-то мы можем?

— Давай попробуем, конечно. Ты когда хочешь ехать?

— Чем скорее, тем лучше. Слушай, — вдруг спохватилась Катя, — а мы там проедем? Машина проедет?

— Там дорогу проложили, в двух шагах. До самой дачи не доедем. Машину придется на шоссе оставить, а там уж сами как-нибудь доползем… через сугробы. Или знаешь что? У тебя лыжи есть?

— Лыжи? А шут их знает. Где-то были… Я тысячу лет не каталась. Где-то, наверно, на антресолях. Сейчас посмотрю, в крайнем случае одолжу у кого-нибудь. Завтра у нас — суббота. Давай, может, прямо завтра и поедем? Или послезавтра.

— Слушай, Кать… — вдруг осторожно начала Леночка. — А что там такое, с бумагами этими?

— Очень может быть, что в них все дело. Может, его как раз из-за них и… Не спрашивай пока, ладно?

Все-таки что-то в ней осталось от былой кротости, в этой Леночке. Катя, например, была совсем не уверена, что сумела бы в такой ситуации смирить любопытство. А Леночка — ничего, не спрашивать — так не спрашивать, покорно умолкла.

— Ты же говорила, что вся в переводе! — Варька с изумлением смотрела на стоявшие в коридоре лыжи.

— В переводе! Но надо же иногда и мозги проветрить. Как раз переводу очень способствует, — Катя натягивала варежки, стараясь на нее не смотреть.

— Тебе виднее, — Варька пожала плечами. — Ты Гришу предупредила?

— М-да… я сказала, что буду занята… до вечера. Ну все, пока!

Варька смотрела с величайшим подозрением.

Катя вышла из подъезда и внимательно огляделась по сторонам — предосторожность, успевшая в последнее время войти в привычку, хотя и не до полного автоматизма. Какая-то часть сознания каждый раз фиксировала это со стороны и даже находила забавным. Было похоже на шпионов: вот шпион пошел на дело, вот убедился, что за ним нет хвоста… Короткая пробежка до машины с лыжами под мышкой… Как же, в сущности, надоело бояться! Если искомое найдется… Если она окажется права, то, по крайней мере, эту проблему можно будет решить. Как говорит Гриша, интегрируем по частям.

За ночь как-то подморозило, подсушило, дороги очистились, машина шла легко. Леночка давала быстрые и толковые указания: где перестроиться, куда повернуть. Катя с удовольствием посматривала в окно: елки под снегом, белое поле, мостик через замерзшую речку, опять елки… Имеет человек право немного отвлечься и не думать, куда и зачем он едет? Тем более что все равно ничего тут заранее не придумаешь.

— Сейчас налево, — сказала Леночка. — И еще раз налево. Теперь чуть-чуть вперед и все, прямо за остановкой съезжай на обочину.

Домики были видны от шоссе, и Катя сначала подумала: что за идиотизм с этими лыжами? Но, надевая их, оступилась и сразу провалилась по колено.

— Видишь? — сказала Леночка. — И это у самой дороги. А дальше будет еще глубже.

Словом, лыжи оказались очень кстати. Катя думала, что совершенно разучилась на них ходить, но нет — видимо, это как с велосипедом или что-то в этом роде, совсем забыть невозможно, руки-ноги сами вспомнят, что делать. Неуклюже, конечно, но как-то передвигаешься. Ноги надо сгибать, вот что. Катя вспомнила, как дед учил ее кататься на лыжах, они тогда ездили в Сокольники. Сокольники неожиданно притянули на прицепе такую картинку из прошлого. Вот она идет по Сивцеву Вражку и видит арбатскую старушку — та мыкается с двумя сумками, остановилась передохнуть. Были тогда на Арбате такие специальные старушки, давным-давно ни одной не осталось… Она предлагает помочь, подхватывает сумки, они идут рядом. Вечер, зима, снег. Старушка смотрит ласково, бормочет слова благодарности. И ни с того ни с сего вдруг останавливается, поднимает лицо к небу, к пушистым хлопьям, и говорит мечтательно: «А в Сокольниках сейчас… отца-мать родную продать!..» Глаза у нее при этом горят, и совершенно ясно, что в ее Сокольниках гимназисты как кружили, так и кружат по льду гимназисточек, а Катя вдруг возьми и приди к выводу, что все непременно будет прекрасно. Да, Сокольники… а впрочем, к черту Сокольники, что это на меня наехало? Вот и Леночкин домик тут как тут, и надо думать, как действовать дальше.

Домик был основательно засыпан снегом и потому снаружи казался еще меньше, чем был на самом деле. Трудно было поверить, что в таком маленьком домике могло уместиться такое количество вещей. Катя окинула взглядом все эти коробки, все эти ящики, громоздившиеся один на другом, и испытала прилив отчаяния. Сколько у меня времени на поиски? Пара часов. Ну может, три. Хорошо бы выехать засветло. И еще хорошо бы не околеть от холода.

— Здесь есть печка, помнишь, я говорила, — Леночка словно подслушала последнюю мысль. — Хочешь, попробуем протопить? Смотри, тут и деревяшки какие-то валяются!

— Да нет, я думаю… не