Леночка посмотрела на нее с сочувствием. Нет, так нельзя! Надо взять себя в руки.

— Понимаешь, на что я рассчитываю, — заговорила она с жаром, пытаясь убедить не столько Леночку, сколько себя. — Гильзы он прятал всерьез, от обыска. Мог, например, закопать их где-нибудь. А бумаги эти… совсем другое дело. Они должны быть в каком-то таком месте, куда никто из родственников случайно не полезет, — и всё. И чтобы самому сто лет не рыться. Смотри — где тот культурный слой, который нам нужен? Вот эти все коробки — это ведь уже потом, после Гарика?

Леночка перестала возиться с печкой, вышла на середину комнаты и стала медленно поворачиваться вокруг своей оси, пристально глядя на горы вещей и напряженно размышляя. Она стала как будто меньше ростом, прямо совсем маленькая, — Катя не сразу сообразила, что это из-за плоских лыжных ботинок. Кате казалось, что она возвышается над ней, как пожарная каланча. Такая великанша, Гулливерша, которая нависла над человечком и требует: подавай мне культурный слой! Ей захотелось как-то ссутулиться, стушеваться, чтобы меньше давить на психику.

Леночка вдруг прищелкнула пальцами и воскликнула:

— Ну конечно!

— Что?

— Смотри, Кать… все еще не так плохо! Я вспомнила… Тут культурные слои — не по горизонтали, а по комнатам. Понимаешь? А комнат всего две. В этой все — новое. Пошли в другую.

Другая тоже была завалена предостаточно. Но Леночка, нащупавшая важный принцип, была настроена оптимистически.

— Культурные слои — по комнатам, а в комнатах — по вертикали, по стенкам. Фактически нас интересуют только вон та стена и тот угол… ну может, еще кусок этой… Вон гитара лежит, видишь? Там уж точно его вещи. У нас отродясь никто, кроме него, на гитаре не играл. Вот что под ней, то и надо разбирать в первую очередь.

— Погоди, — сказала Катя. — Погоди. А зачем он вообще сюда гитару привез?

Леночка, уже направившаяся к коробкам, остановилась, словно налетев на невидимое препятствие, и резко обернулась.

— Не знаю… Не помню. И главное — он ведь тогда, у Васи на даче, с гитарой сидел, помнишь? Это что же, Васина гитара была? Или Гарик новую купил? Не помню… Ты думаешь?.. — она на секунду запнулась. — Ну вот, теперь мне начинает казаться, что он тогда что-то такое говорил. Гриф, что ли, отклеился? Что-то в этом роде… Что выбрасывать жалко, может, можно будет починить… когда-нибудь потом. Или я это придумываю?

— Ну проверить-то мы можем, правда? Проверить не мешает.

Гитара? Боже мой, неужели гитара? Неужели так нелепо и так просто? Слишком просто, не может быть… Разумеется, надо проверить, и я сейчас проверю…

Катя потянула футляр за ручку. В носу сразу защипало от пыли. Ну давай, на счет три!

Леночка пристально следила за каждым ее жестом блестящими глазами. Катя распахнула футляр. Нет, внтури были не бумаги — гитара. Катя чуть приподняла ее, внимательно прислушиваясь. Кажется, вот эта часть, которую мне хочется назвать не то задней стенкой, не то спинкой, на самом деле назвается «нижняя дека». Нижняя дека… ну-ка, ну-ка…

— Лена, есть тут какая-нибудь… ну я не знаю… стамеска, что ли… или отвертка?

Хватило, однако, простого кухонного ножа. Катя подцепила эту самую деку, и та с неожиданной легкостью отделилась.

Тонкая канцелярская папочка — с тесемочками, разумеется, неизвестно в каком году произведенная, что за страсть у него была к этим допотопным папочкам?

Катя пару секунд смотрела на нее, собираясь с духом, прежде чем взять в руки. Из мертвой главы гробовая змея… Сейчас р-раз — и ужалит… Ей вдруг пришло в голову, что, пожалуй, не стоило бы открывать ее при Леночке. Но ведь надо же убедиться?..

Катя потянула за тесемку.

«…Настоящим обязуюсь хранить как государственную тайну все разговоры, которые велись со мной сотрудниками КГБ. Об ответственности предупреждена». Подпись, число.

«Донесения буду подписывать псевдонимом “Далила”».

А вот это, пожалуй, слишком, на это она как-то совсем не рассчитывала. Выходит, им навязывали эти кликухи, так, что ли? Попросить другую нельзя было? Кто это в здравом уме и твердой памяти согласился бы на такую кличку? А эти тоже — образованные, суки. Своебразный такой юмор. Или ей самой тоже было смешно? Ну то есть — сначала, потому что потом-то ей уж точно смешно не было. И, боже мой, какое все это имеет значение, о чем я? Далила — так Далила, разве в этом дело? Ну Далила, ну пускай…

Леночка смотрела на расписку как загипнотизированная и беззвучно шевелила губами. Катя вздрогнула, спохватилась и поспешно захлопнула папку.

— Леночка, я тебя очень прошу, никому пока не говори, ладно? Нужно просмотреть все эти бумаги… как следует, внимательно… и потом решить, что делать.

— Далила? — одними губами проговорила Леночка. — Далила?

Катя сказала: да, спасибо, голова хорошо проветрилась, теперь сяду, поработаю. Плотно закрыла дверь и вытащила из сумки папку. Страшно хотелось курить, но было никак нельзя — она давно бросила, давным-давно, тысячу лет не курила, Варька сразу поймет, что что-то случилось. Итак. Итак.

Как же он это вынес? На себе, по одному листочку? Впрочем, в тот момент у них там наверняка было что-то вроде истерики, ну и бардак, конечно, все рассыпалось.

О них, об их компании, против ожидания — ни слова. Всё — ленинградские дела, до переезда в Москву.

Такого-то числа собирались по такому-то адресу. Присутствовали такие-то. Говорили о том-то. Обменивались такими-то книгами (вариант: рукописями). Договаривались о перепечатке и дальнейшей передаче.

Имена были частью знакомые, частью — знакомые смутно, частью — совсем незнакомые. И вдруг.

«…5 октября в квартире Санина-Мирского открылась выставка. К сожалению, я не смогу перечислить всех посетителей: люди приходили и уходили, не все были мне знакомы. Из наиболее близких Анатолию людей присутствовали такие-то…» Опять имена разной степени понятности, и вдруг — Стас. А почему нет? Так и должно было быть. «Среди гостей присутствовали иностранцы: два француза и один американец. Все трое — корреспонденты каких-то изданий, я не сумела понять, каких именно. Анатолий хорошо с ними знаком. Они брали у него