Она задернула шторы. Джем либо уже уехал, либо предпочел остаться в прохладной тени замка, С тяжелым сердцем и грустным выражением лица она вернулась в комнату Альгонды, избегая встречаться взглядом со знахаркой, взиравшей на нее с явной укоризной. Та только что покончила со стиркой и поспешила сообщить юной госпоже, что воспаление потихоньку сходит на нет. Кивнув, Филиппина опустилась на колени и стала молиться.

Незадолго до полуночи послышался стук. Дверь отворилась, и в комнату вошла Марта. Она казалась взволнованной.

— Как она себя чувствует? — спросила горничная Сидонии, подходя к кровати больной, возле которой горела настольная лампа.

Альгонда тяжело дышала, лицо ее было бледным, черты заострились. Приход Марты окончательно расстроил совершенно измотанную тревожными мыслями Филиппину, которая последние несколько часов упорно боролась со сном. Девушка сердито посмотрела на ночную посетительницу:

— Какая вам разница? Вы ведь ненавидите ее так же, как и меня, как нас всех! Подите прочь!

Марта насупилась. При других обстоятельствах и в другом месте она бы одним ногтем вспорола этой нахалке живот, чтобы внушить к себе почтение. Однако она взяла себя в руки. Нельзя допустить, чтобы Альгонда умерла. Марта не понимала, что случилось с молодой женщиной. Опасаясь, как бы Альгонда не вздумала ее обмануть, она сама перетерла высохшее яйцо в порошок, добавила его в зелье и заставила выпить. В отличие от снадобья, приготовленного для Филиппины, оно не обладало абортивной силой. Так что же произошло с Альгондой? Проникнув в мысли молодой женщины, она не нашла там ответа на свой вопрос. Неужели Альгонде удалось что-то скрыть от нее? Если это так, то она, Марта, правильно сделала, что добавила в зелье несколько капель собственной крови. Наверное, в этом все и дело! Добро и зло борются сейчас в душе Альгонды. Но пока то или иное начало одержит победу, молодая женщина может умереть.

Марта с мрачным видом покачала головой:

— Вы заблуждаетесь на мой счет, моя госпожа. Я вам не враг. И тем более ни я, ни госпожа Сидония не желают вашей горничной зла. Если ей станет хуже, дайте мне знать, и я с помощью моих эликсиров попытаюсь сделать невозможное.

Была ли она в этот момент искренна? Создавалось впечатление, что да. Однако Филиппину не так легко было переубедить.

— Уходите, Марта! Жизнь и смерть Альгонды в руках Божьих, и я не позволю вмешиваться никому!

Понимая, что настаивать бесполезно, гарпия повернулась и вышла в коридор. Малышку Элору разлучили с матерью, и теперь она плакала в соседней комнате. Марта переступила порог. Кормилица уснула в кресле рядом с колыбелью, утомленная бесконечными криками новорожденной. Бесшумно, как тень, Марта приблизилась к колыбели и склонилась над девочкой, чье личико покраснело от плача. В ту же секунду она перестала плакать и устремила взгляд на уродливое лицо гарпии. И взгляд этих глазенок обжег ее, словно это были два уголька. Марта радостно улыбнулась. Элора несомненно была наделена силой! Силой причинять зло! Зелье, которым она напоила Альгонду перед родами, уничтожило в малышке зачатки добра. Маленькая Элора будет принадлежать ей, равно как и ее мать, если только выживет. Марта на цыпочках покинула комнату и вернулась к себе. Презина проиграла. Пророчество исполнится. Что бы теперь ни случилось, она, Плантина, вернет себе свою изначальную красоту и будет править Высокими Землями…

* * *

Альгонда была далеко. Там, где нет времени, где она ощущала себя абсолютно беспомощной. Она словно бы парила в облаках, то перламутровых, как жемчуг, то красных, словно кровь. Она догадывалась, что потерялась между двух миров, но никак не могла найти путь, который вернул бы ее в настоящее. Поразительно, но она помнила, кто она и что ей предстоит совершить, помнила о пророчестве. Слышала отчаянное пение своей дочери, в которое та вкладывала всю свою любовь. Почему, ну почему у нее не получается вернуться? Что сделала с нею Марта? Что станет с ее ребенком, если она, Альгонда, умрет? На нее волнами накатывало отчаяние, затопляло собой все мысли. Перед внутренним взором, словно далекие берега, к которым, увы, не пристать, мелькали утешительные картины: вот Матье протягивает руки ей навстречу; вот мать смеется над шуткой мэтра Жанисса; вот ее Элора в ореоле яркого света… Однако каждую картину поглощала новая волна, как гора поглощает реку Фюрон. «Отступись, не сопротивляйся!» — шептал голос у нее в голове. Это был голос Марты. Голос зла. По-прежнему пребывая в бессознательном состоянии, Альгонда привстала на кровати и крикнула:

— Ни за что!

Прикорнувшая у ее кровати Филиппина проснулась, вскочила и склонилась над больной. Альгонда снова лежала неподвижно, и только губы шевелились, словно она читала молитву, но слов было не разобрать. Лицо страждущей время от времени искажала гримаса боли. По щекам Филиппины потекли слезы. Ну почему болезнь обосновалась в ее теле? Почему Альгонда никак не может прийти в себя? Она похлопала молодую женщину по щекам, позвала по имени. Безрезультатно.

А отец между тем настаивает на том, чтобы завтра они отправились в Сен-Жюс де Клэ за сестрами, ведь, по его мнению, откладывать эту поездку больше нельзя. Турнир в Романсе состоится через три недели, и девочкам нужно изучить придворные нравы и манеры. Что ж, она не поедет! Сестра Альбранта, конечно, расстроится, но ничего не поделаешь. Филиппина вздрогнула. Сестра Альбранта! Вот кто ей поможет! Сестра Альбранта и ее эликсир! Эта мысль придала ей сил. Если Альгонда продержится до тех пор, пока она не вернется домой, чудодейственное зелье сестры-целительницы непременно ей поможет, Филиппина свято в это верила.

Отец сказал, что выедут они на рассвете. Филиппина прислушалась. Но все в замке еще спали, и сама она с трудом держала глаза открытыми. Но если она уснет, то отец может уехать без нее.

— Дождись меня, Альгонда! Прошу тебя! — прошептала она на ухо больной и поспешила в свою спальню. Там она стряхнула с себя сонливость и позвонила в колокольчик. Скоро придет кто-то из служанок и приготовит ей ванну…

* * *

Мать чувствует, когда с ее ребенком случается беда. И зачастую даже раньше, чем несчастье происходит. Вот и в замке Сассенаж Жерсанда внезапно проснулась и села на постели. Она едва не закричала, ибо боль была настолько сильной, что затмила собой весь мир. И это не страшный сон, а уверенность. Уверенность, не подкрепленная ничем. И тем более страшная, что ничто не предвещало несчастья. Ее Альгонда при смерти!

Жерсанда натянула на себя простыню, и кусок белой ткани вдруг показался ей саваном, который настала пора готовить для ее дочери. Из ночной темноты на нее вдруг повеяло ледяным холодом…

Когда пришел ее черед садиться в карету, Филиппина оступилась и чуть не упала — до такой степени она была утомлена. Сидония уже заняла свое место на сиденье. От Луи, который подал сестре руку, чтобы помочь спуститься по ступенькам крыльца, не укрылась ее бледность и слабость.

— Не понимаю, почему ты так убиваешься по этой служанке и сидишь у ее постели! Если бы мое слово что-то в этом доме значило, я бы навел порядок, уж можешь мне поверить! — зло проговорил он, наклоняясь к сестре.