Во дворе было пусто, если не считать солдат и сира Дюма, которые уже сидели на лошадях, двух лакеев, поджидавших своих господ у подножия лестницы, и возницы с поводьями в руках. У Филиппины похолодело в душе. Неужели мало бед свалилось на нее в последние пару дней, чтобы выслушивать еще и укоры Луи? Но не успела она придумать достойный ответ, как послышался ледяной голос внезапно появившегося у них за спиной отца:

— Придется подождать, пока я умру, сын!

Луи опустил глаза. Было ясно — он не рассчитывал, что его слова прозвучат так громко в тишине пустынного двора и тем более будут услышаны отцом.

— Прошу вас простить меня, отец! Но и вы не станете отрицать, что такое внимание Филиппины к служанке не только неуместно, но и оскорбительно для наших гостей…

— У наших гостей нет причин сомневаться в том, что Альгонда достойна внимания и заботы своей патронессы. А тот, кто заронит в их умы сомнение, будет немедленно наказан, — добавил барон и отвернулся, посчитав разговор законченным.

Угроза была ясна. Луи не стал настаивать. Он отказался ехать в аббатство, заявив, что после завтрака отправится в Рошешинар. Вчера вечером принц Джем любезно пригласил его сыграть с ним в шахматы.

Старший сын барона очень сожалел, что Филиппина, сказавшись больной, накануне вечером не вышла к гостям, среди которых был и турецкий принц. Он не решался заявить прямо, но успел за утро несколько раз намекнуть сестре об этом, однако та предпочла сделать вид, что не понимает его намеков.

Филиппина устроилась на сиденье рядом с Сидонией. Она не решилась вступить в разговор между отцом и братом. Девушка была твердо намерена спасти Альгонду, однако силы ее были на исходе.

Жак де Сассенаж отказался от идеи сопровождать экипаж верхом ради возможности спокойно разговаривать с женой и дочерью. Он был очень высок, и чтобы войти в карету, ему пришлось согнуться. Наконец дверца закрылась, и Луи пожелал им приятной поездки.

Карета проехала через несколько внутренних двориков и выкатилась на дорогу, ведущую в Бурн. Какое-то время Филиппина смотрела в окошко на поля, укрытые туманом, который восходящее солнце окрасило в нежные розовые тона. У нее не осталось сил даже на молитвы. Еще немного, и девушка бы заснула, если бы отец вдруг не поинтересовался у нее, как себя чувствует Альгонда.

— Она бредит и у нее сильный жар. Но я надеюсь, что эликсир сестры Альбранты сможет ее спасти, — еле вороная языком, ответила Филиппина.

Жак де Сассенаж покачал головой, словно отгоняя от себя тревожные мысли.

— Вот и хорошо! Альгонда — девушка крепкая. Она поправится, я уверен. Я хотел бы, чтобы ты вместе с сестрами поехала на турнир в Романс. Там ты сможешь увидеть, на что способны кавалеры, которые добиваются твоей благосклонности. Поведение и манеры Филибера де Монтуазона не произвели на меня благоприятного впечатления. И если завтра, паче чаяния, со мной случится несчастье, твой брат не задумываясь выдаст тебя за него!

У Филиппины замерло сердце.

— Как это понимать?

— Эймар де Гроле случайно услышал их разговор в один из дней, когда шевалье приезжал в Бати. Филибер де Монтуазон убеждал Луи поспособствовать вашей свадьбе, а твой брат заявил, что единственное препятствие к этому — мое несогласие и то… что я до сих пор жив.

— Уж лучше я в таком случае выйду за Эймара де Гроле! — с недовольной гримаской сказала Филиппина и спрятала в ладошке зевок.

Последовала долгая пауза, и Филиппине вдруг пришло в голову, что отец, пожалуй, был бы вполне доволен таким поворотом событий. Однако барон Жак не стал настаивать. Он очень любил свою старшую дочь и понимал, что счастливее она будет замужем за сверстником, нежели чем за мужчиной его лет, каким бы крепким, щедрым и благородным он ни был. И все же он счел нужным продолжить разговор на ту же тему:

— Может, стоит присмотреться к Лорану де Бомону? Он молод, горяч и занимает сейчас высокое положение при дворе. Вы встречались этой осенью. Ты разве не рада была его видеть? Юноша написал тебе несколько писем… Я прав?

Филиппина передернула плечами. В последний раз они с де Бомоном виделись в Блуа. Отец отправился туда, чтобы засвидетельствовать свое почтение королю Карлу VIII и заверить в своей преданности регентшу, Анну де Божё. С собой он взял старшую дочь и сына. В то время, когда произошла дуэль с де Монтуазоном у стен аббатства Сен-Жюс де Клэ, Лоран де Бомон был пажом дофина Карла, теперь же он был одним из приближенных юного короля. Разумеется, де Бомон был более выгодной партией, чем Филибер де Монтуазон, но разве не заявила ему Филиппина, что никогда не выйдет за него замуж, будь он даже самим королем? Что до его бесконечных писем, то она решила на них не отвечать. Вокруг нее постоянно вилось достаточное количество женихов, поэтому Филиппина легко игнорировала тех, с кем она видеться не желала.

— Он мне не нравится, — ответила она не слишком весело.

Жак де Сассенаж вздохнул. Что огорчало его больше — размолвка с сыном или болезнь Альгонды? Признание горничной, что у нее с бароном была связь, в свое время поразило Филиппину, однако она была уверена, что отец действительно очень привязан к этой девушке.

От Сидонии, которая до поры до времени не вмешивалась в разговор, не укрылось волнение мужа, и она поспешила сказать примирительно:

— Супруг мой, разве вы не понимаете, что все мы огорчены болезнью Альгонды, а Филиппина — особенно? Давайте не будем расстраивать ее еще сильнее. Пускай отдохнет немного!

Жак с нежностью улыбнулся жене.

— Вы правы, дорогая. Но подумай над моими словами, Елена. Никто не знает, что готовит нам будущее. И если ты будешь и дальше откладывать выбор супруга, может статься, что меня не окажется рядом, чтобы тебя защитить.

— Обещаю, отец, я подумаю, — заверила его Филиппина и подавила зевок.

Невзирая на неудобства и мрачные мысли, девушка засыпала на ходу.

Сидония обняла ее за плечи, и Филиппина, перестав бороться со сном, позволила себя убаюкать.

Аббатиса обители Сен-Жюс де Клэ ожидала их приезда с того самого дня, когда посыльный доставил ей письмо барона Жака, в котором последний уведомлял ее о своем намерении забрать младших дочерей в Бати. Значит, невзирая на отвращение, испытываемое ею по отношению к Сидонии, ей все-таки придется с ней увидеться… И вот, стоило одной из сестер крикнуть, что карета барона въехала во двор старой королевской крепости, в которой размещалась обитель, как у аббатисы кровь прилила к лицу — верный знак сильнейшего волнения. Она вытерла о наплечник свои влажные руки, поправила головной убор, вышла из скриптория в коридор и повернула направо, к входной двери. Оттуда уже доносился голос Сидонии. Не замедляя шага, аббатиса перекрестилась, словно желая защитить себя от дьявола, с которым ей предстояло встретиться.

При виде нее Филиппина поспешила склонить голову.

Сон ее был тяжелым, но теперь девушка чувствовала себя намного лучше.