– Ничего, возьмем Тулу, государь. Тогда и Стародубом займемся, – уверенно сказал Скопин, успокаивая дядю.

Однако, несмотря на все военные проигрыши и несообразности, Шуйский собрал под Тулой стотысячное войско. Русь все-таки была велика, народу для царского войска пока хватало. Царь заставил все посады и даже монастыри поставить ратников. Монастыри и посадские ремесленники пытались было отговариваться. Но царь пригрозил опалой, а в случае удачи и победы над «ворами» обещал великие милости.

Князь Скопин-Шуйский, стараясь блюсти тишину, выставляя дозоры и засады, почти крался по этому краю. Он высматривал возможные вспомогательные дружины «воров».

– Коням дать овса в торбах, седла не снимать. Выставить подале дозоры, а у лагеря сторожей. Ратникам спать вполуха, чтобы быть готовыми в любой миг.

Ночью появился гонец от его помощника Глебова.

– До Тулы дошли? – в нетерпении спросил князь.

– Нет. На реке Вороне большим отрядом казаки стоят.

– Много?

– Не мене тыщи, а может, две.

– Они вас не обнаружили еще?

– Пока нет.

– Вертайся к Глебову, пусть следит за ворами, глаз с них не спускает. А мы вскоре будем, на цыпках подкрадемся.

Конники Скопина выскочили из леса к казачьему лагерю, не готовому к сопротивлению. «Спали? Хорошо! Еще выспитесь сейчас», – думал князь и крикнул на скаку своему шурину Головину:

– Семен, отсекай им отход!

Сеча была ожесточенной. Казаки не выдержали. Отбиваясь, отступили к Туле. Потеряли много бойцов. У Скопина потери были минимальные.

К вечеру подошло с пушками и хоругвями основное войско. Узнав о случайной победе, царь обрадовался:

– Молодец, Миша. Дай нам Бог и дальше удачи, но с ходу брать город не буду. Не хочу людей даром терять. Пригодятся.

Тула была полностью окружена. Перед всеми воротами установили пушки, заряженные картечью. Войска были все время наготове.

Болотников, представлявший находившегося в Польше «Димитрия Ивановича», «царь Петр» с атаманом Болдыриным и есаулом Хмырем сидели крепко запертые в огромное воинское кольцо. Но, несмотря на тяжелое положение осажденных, к ним изредка перебегали ратники из московского войска.

В Туле к тому времени съели всех кошек, собак, голубей и ворон. Голод становился нестерпимым. Население стонало и рыдало, плакали круглосуточно маленькие дети. Казаки скрипели зубами, но лошадей все-таки не трогали. Пытались постреливать по царским войскам. Им приказано было лишь отодвинуться, одним пушкарям и конникам – быть наготове.

Иногда неожиданно выскакивали из ворот ватаги казаков, надеясь прорвать окружение. Не удавалось никак: пушки начинали беспрерывно хлестать картечью, и мало кому удавалось найти хоть малый прогал между плотно стоявшими войсками Шуйского. Конные стрельцы вылавливали всякого, кому чуть было выпала удача. Догоняли, рубили наотмашь или накидывали веревки, волокли в шатер к Мстиславскому на допрос.

– Будем ждать тебя, – сказал Болотников, видя ненадежность всех попыток пробиться, атаману Ивану Заруцкому, как самому смелому и ловкому. – Ты должен со своими хлопцами найти слабое место в окружении. За три-четыре перехода достичь Стародуба и застать там нашего царя Димитрия Ивановича. Он решит, как ему нас вызволить.

Осажденные по приказанию Болотникова усилили стрельбу из пушек по расположившемуся кругом Тулы царскому войску. Однажды одно из «воровских» ядер почти докатилось до шатра Шуйского. Царь встревожился за драгоценную свою жизнь. Велел отодвинуться от стены на более безопасное расстояние.

Тем временем, смазав маслом петли городских ворот, обвязав сеном копыта коней, сабли и всякие металлические части пищалей и пистолей, Заруцкий среди ночи пробирался, держась края чуть поредевших в иных местах стотысячных войск.

– Кто идет? Стой! – кричали ему в темноте начальники караулов.

– Вызваны к ставке государя Василия Ивановича. Есаул Заруцкий с малым отрядом.

Хоть и заметили его стрелецкие дозоры, но, по счастливому случаю, приняли за своего.

Словом, прошла неделя. Терпению голодающих в Туле настал конец. Казаки стали есть коней, тем более, что кормить их было нечем.

И все-таки осажденные еще сопротивлялись, ожидая своего долгожданного «Димитрия Ивановича». В общем-то, сидели, как в запаянном котле, казаки терские, донские и прочие пестрые ополчения, и предавшие Шуйского стрельцы. А с ними Болотников, ставший среди «воров» большим воеводой, и Лжепетр, вешатель и кровопивец редкостный, и упорный ненавистник Шуйского путивльский князь Шаховской. Да еще были слухи: якобы князь Телятевский бился с ратниками Шуйского до отчаянного изнеможения, пока не скрылся с остатками от своего четырехтысячного воинства. А еще говорили, будто Телятевский во время сражения перешел на сторону Шуйского и тем решил дело в его пользу.

Не знали что и думать. Продолжали рати Шуйского стоять вокруг Тулы. В Туле же простые воины и казаки уже ели лошадей, однако ни за что не сдавались. Еще явилась и распространилась молва будто город Стародуб, хоть и занял «Димитрий Иванович» с какими-то поляками пана Меховецкого и с мозырским хорунжим, литовским начальником Будзило, но собрали они дружину столь малочисленную, что идти освобождать Тулу никак не в состоянии.

Стояли, смотрели со стен. Другие упорно окружали стены упрямого города. И те, и другие постреливали друг в друга ядрами и картечью. Русская смута была в разгаре, ненавидели и стреляли, захлебываясь от ненависти. Даже к крымским татарам, полякам и немцам такой злобы не питали.

И вот тут среди полка Михайлы Васильевича Скопина-Шуйского явился некий человечек низкого росту. Однако повадка бойкая, глаза ясные, шустрые, движения скорые. Явился сначала к Михайле Скопину, рассказал, как за несколько дней – самое большее за неделю, – заставить осажденных смириться. Назвался муромским боярским сыном Кравковым. Предложил Кравков запрудить речку Упу и, затопив Тулу, принудить воров сдаться всенепременно.

Сначала смеялся Михайло Васильевич Скопин. Отмахивался: «Да ну тебя… Тут такие дела… Столько народу положили, а конца нет… А ты с какой-то запрудой…» Потом перестал смеяться, подробно расспросил, что именно эдакое Кравков обещает.

Пошел Скопин к царю, рассказал. Царь и бояре смеялись. Скопин привел пред очи Василия Ивановича Шуйского низенького шустрого Кравкова. Тот опять объяснял подробно уже царю: «Пусть каждый ратник набьет землей один мешок и сбросит в указанном месте в речку. А я нарежу длинных лозин, кору счищу, чтобы лучше видать было. И по несколько разов на день буду бегать – измерять: подымается вода али нет. Государь, Упа выйдет из берегов и зальет город. Деваться некуда ворам будет. Сдадутся они под твою волю, государь. Да разрази мя Бог!»

– Один мешок земли сбросить? – переспросил царь.

– В указанном мной месте. И кажный ратник без промашек.