Язык имеет ко всему этому прямое отношение. Безработные еще не стали на 100% франкоязычными. Вина за это в подавляющем большинстве случаев лежит на франкоязычной системе образования. Нидерландскоязычное просвещение с первых дней готовило превосходных билингвов. Во франкоязычных школах нидерландский такой же обязательный предмет, как французский в нидерландскоязычных, но им несколько лет пренебрегали, о чем я уже упоминал. Бойкот — вот самое уместное здесь слово. Поскольку в Брюсселе и ближайшем к нему регионе, Фламандском Брабанте, даже пол нельзя помыть без знания обоих главных языков, проблема налицо. Кроме того, многие молодые люди бросают школу, не получив аттестата зрелости. Жесткая франкоязычная модель образования, отметающая всё нефранцузское, имела катастрофические последствия для общества, особенно применительно к самым слабым.

В последнее время наметились робкие перемены. Несколько франкоязычных школ наконец-то организовали лучшее, что они уже много десятилетий назад должны были сделать, — параллельное обучение нидерландскому языку. Есть даже школы, где на нидерландском преподаются и другие предметы, например география или арифметика.

Брюссель — город небольшой, а потому богатые и бедные сталкиваются здесь нос к носу. Француз из парижского предместья должен проехать сначала на электричке, потом на метро (и все это стоит денег) и затем еще три четверти часа поверху добираться до Елисейских полей. Безработный молодой марокканец, выходящий из многоквартирного дома на задворках Маролл, района, который уступает даже пригородам Калининграда, после пятиминутной прогулки бесплатно оказывается на площади Хроте Завел, одной из самых роскошных в Европе, с магазинами модной одежды от Джорджо Армани, шоколадом от Пьера Марколини, кондитерской Виттамера, ресторанами типа «Ле вьё Сен-Мартен» и скромным обаянием антиквариата; здесь все безумно дорого, товары можно только рассматривать, ничего нельзя трогать, совать в рот, а тем более выносить из магазина.

Я считаю просто чудом, что эти ребята так спокойно себя здесь ведут. Кажется почти невероятным, что у исламского фундаментализма в Брюсселе так мало сторонников. Среди них есть свихнувшиеся женщины, проповедующие ненависть и погибель неверным, такие как впервые написавшая об этом бельгийско-марокканская журналистка, а также молодые люди, имеющие лишь смутное представление о своей вере, но легко возбуждаемые тем, что они слышат из тарелок своих телеантенн или читают на грязных сайтах саудовских салафитов.

Но уже видны признаки интеграции. Демографический процесс убеждает, что мусульманские семьи становятся все более малочисленными. Далее, невозможно предугадать, чтó принесет миграция в следующие десять-двадцать лет. Сейчас в ней преобладают румыны и поляки. Не будем закрывать глаза на проблемы, особенно с марокканской молодежью. По всей видимости, традиционные семейные узы марокканских семей плохо приживаются в условиях города северо-западной Европы. Социализация происходит на улице, то есть посредством бандформирований. Еще раз могу только подивиться тому, что проблемные кварталы бунтуют не чаще, чем это было до сих пор.

Я глубоко горжусь моим раздробленным, перепутанным, неряшливым городом. Не знаю, захотел бы я жить где-то еще. Я горд тем, что мой язык здесь полностью сохранился. Думаю, что Брюссель не может обойтись без нидерландского языка, но и нидерландский язык тоже не может обойтись без Брюсселя. Для всей нидерландской культуры, отсюда и до Бирюма, жизненно важно, что она здесь стоит лицом к лицу с французской культурой и другими большими и малыми культурами, осевшими в Брюсселе. Брюссель — окно нидерландской культуры в Европу и во весь мир. В Брюсселе нидерландская культура должна являть всё, на что она способна. Брюссель должен быть фокусом нидерландской культуры.

Пути история не прямолинейны. Порой ее опасные повороты приводят к благоприятным последствиям. Брюссель обладает тем благим преимуществом, что в нем сосуществуют две культуры. Такое в Европе стало редкостью. В других городах — Праге, Вильнюсе, Сараево — сосуществование более одного языка, более одной культуры, более одной религии захлебывается кровью. В Брюсселе не так.

Один из языков Брюсселя — североевропейский, он сильно окрашен протестантизмом и его представлением о свободе совести. Другой язык родом из колоссального региона, протянувшегося от моей улицы до Средиземного моря, это язык величия, просвещения и эмансипации человека, таким он остается до сих пор. Обе культуры, оба языка часто и тяжко грешили против самого лучшего, что в них было. Я не хочу терять ни одной из них.

В январе 2011 года я вместе с пестрой ватагой других деятелей искусств стоял на подиуме Королевского фламандского театра в Брюсселе, на том самом месте, где в 1887 году бельгийский король впервые публично говорил на нидерландском. Мы протестовали против терзавших страну узколобых националистических идей и выступали за солидарность между фламандцами и франкофонами. Я спел тогда песенку, обработку шлягера 1971 года «Под кожей», который тогда гремел во всех молодежных кафе. «Я бастард, я бастард, перед вами бастард» — так звучал мой стишок, приуроченный к этому поводу. Да, черт побери, я бастард, и этим я тоже горжусь.

Валлония

[46]

Кто хочет познакомиться с Валлонией? Для голландца Бельгия состоит из Фландрии, и где-то под ней, на юге, разговаривают еще немного на французском. Но кто слышал о каком-нибудь валлонском изобретателе? О валлонском писателе? О валлонском музыканте? О валлонском лауреате Нобелевской премии? Валлония — не лесистые ли это Арденны, где можно прекрасно устроиться в палатке, где расположены уютные маленькие отели, где могут вкусно накормить, но слишком часто идут дожди?

На мой взгляд, Валлония, как и все другие страны Европы, включая Исландию, — это некая искусственная мешанина. Фландрия, какой мы ее теперь знаем, возникла как реакция на Бельгию. Сегодняшняя Фландрия — это искусственный дериват искусственной Бельгии. Идея Валлонии тоже возникла как реакция на нее, как побочный продукт деривата.

Название «Валлония» для франкоязычной части Бельгии, но без Брюсселя, было придумано в 1842 году. Считается, что его изобрел народный поэт из Намюра Жозеф Гранганяж. Это название получило распространение благодаря поэту более высокого ранга Альберу Мокелю. Я нахожу, что оно красивее, чем ранее использовавшееся roman pays (романская земля), которое еще сохранилось за валлонским Брабантом. Примечательно, что франкоязычная Швейцария — Suisse Romande (Романская Швейцария) — сохраняет свое название и свои границы внутри смешанного государства.

Название «валлонский» на 900 лет старше. В хронике аббатства Синт-Трёйден (сейчас — бельгийская провинция Лимбург) говорится, что аббат Адалард говорил не на нидерландском, а на quam corrupte nominant romanam theutonice wallonicam («ошибочно называемом романским тевтонско-валлонском языке»), а другой аббат был избран, quoniam theutonica et gualonica lingua expeditus («потому