Самое смертельное оружие здесь — очевидность, и она еще никуда не делась. В Брюсселе положено говорить по-французски, точно так же как в Париже, Лионе или Нанси. Тот, кто этого не делает, нарушает правила игры и встречает соответствующее отношение к себе.

Вы, наверное, спросите, как же такое возможно, что сегодня в Брюсселе можно иногда услышать нидерландский. Отвечу не задумываясь: эта пружинистая гибкость нидерландского языка остается и для меня загадкой.

В языковой переписи 1947 года, последней проводившейся в атмосфере враждебного отношения к нидерландскому языку, четверть жителей Брюсселя заявили, что они чаще всего или исключительно говорят на нидерландском. Это меньшинство. Интереснее другое: половина назвала себя двуязычной. Из франкофонов только малый процент был в то время двуязычным. Даже в Элсене, «оазисе франкоязычных», двуязычными, то есть фламандцами, было почти 30%. Отсюда делаю вывод: в 1947 году большинство населения Брюсселя (а в нем всегда были не знавшие французского) в обиходе — не с официальными бумагами в руках — использовали в качестве базового языка нидерландский, чаще всего как диалект.

Люди, заявлявшие в 1947 году, что они чаще всего или исключительно говорят на нидерландском, далеко не всегда записывались как нидерландскоязычные. Только малая часть, самые неисправимые упрямцы, выцарапали себе — да, именно так! — в коммунальных управах официальное признание в качестве нидерландскоязычных. Большинство же нидерландскоязычного населения имели франкоязычные паспорта, оплачивали франкоязычные счета за электричество, а многие посылали детей в франкоязычные школы — из оппортунизма или потому, что жили рядом. Франкофоны же каждый раз использовали это для пересчета языков в Брюсселе: 11% нидерландскоязычных паспортов, 15% нидерландскоязычных заявлений на пенсию, и т.д. А вслух говорили, что нидерландский язык находится на грани вымирания. Они заблуждались или лукавили.

Над входом в магазин родителей моей жены красовалась вывеска: Alimentation Générale (Бакалейная лавка). Вся документация тут велась на французском, до тех пор пока их дети не подросли и не возмутились против этого безобразия, после чего все изменилось. По понятиям франкофонов, эти люди считались франкоязычными. Нет, возражал я тогда, дома они говорят на брабантском, их дети учатся в нидерландскоязычной школе, а семья ходит в церковь, где служба ведется на нидерландском. Еще бы, парировали франкофоны, ведь они вправе торговать, заполнять налоговые декларации и прочие документы на нидерландском. Я отвечал: в этом кроется ваш злой умысел. Почему? Да, формально они были вправе. На деле же франкофоны использовали все способы, хитрые и каверзные, разрешенные и запрещенные, создавая непреодолимые препятствия, когда у них иссякало желание принимать бумаги на нидерландском. А поскольку они имели дело с простыми лавочниками, те выбирали путь наименьшего сопротивления. Не все рождаются кляузниками.

Как иначе объяснить тот факт, что пару лет назад граждане, будучи на выборах кандидатами от крайне радикального Фламандского блока, пришли в ужас, узнав, что официально они вообще не фламандцы. Их документы были на французском, и они числились как франкоязычные.

А как мне называть самого себя? Фламандским брюссельцем или брюссельским фламандцем? По поводу этого различия уже кипели бурные дискуссии. Они лишены всякого смысла, потому что сдвинулось само понятие flamand (фламандский, фламандец). Семантика не знает никакой пощады, а тем более языковой границы. В наши дни молодые мигранты применяют слово flamand без разбора как по отношению к франкофонам, так и применительно к фламандцам. Flamand — это тот, кто без труда приспосабливается к бельгийской среде, то есть общается на фламандском, брюссельском, валлонском или даже немецком — почему бы нет? Один юный марокканец говорит отцу: «Па, я тебя уважаю, но мне бывает стыдно выходить с тобой на улицу. Ты выглядишь очень flamand (по-фламандски)».

В настоящее время Брюссель уже больше не нидерландскоязычный, но и не франкоязычный. Мне чрезвычайно нравится его лингвистическое будущее: Брюссель как город сплошных национальных меньшинств, Брюссель как опрокинутая вавилонская башня.

Я не утверждаю, что проблем с языком больше нет.

Назову две самые важные — больница и школа.

В общественных медицинских учреждениях Брюссельского округа 15% врачей знают нидерландский. 30% пациентов нидерландскоязычные. В частных клиниках ситуация самая разная: бывает и лучше, и намного хуже. Закон, по которому все, кто в силу профессиональных обязанностей имеет контакт с людьми, должны быть двуязычными, здесь не должен соблюдаться — так аргументируют франкофоны. Есть, конечно, медицинский и обслуживающий персонал, который старается как может, есть больницы, в штате которых имеется несколько переводчиков, но проблема не сводится к одному лишь языку.

Мне кажется безответственным, что в таком городе, как Брюссель, охранник больницы двуязычный, а врач нет. Такому доктору нет никакого оправдания. Тот, кто семь с лишним лет и более изучает труднейшие предметы, вполне может дополнительно выучить второй язык. Сколько бывает случаев, когда дети в больнице зовут свою маму, а их не понимают. Врач, который считает это нормальным, недостоин своей профессии.

Школа в Брюсселе долгое время была машиной офранцуживания. Эти времена прошли. Благодаря двуязычным рекламным кампаниям нидерландскоязычному образованию удалось втянуть в свою орбиту много франкоязычных детей, а также детей из двуязычных семей, ранее бесповоротно офранцуженных. Больше нельзя считать исключением того марокканского лавочника, который говорил: Il faut vivre avec son temps («Надо жить в ногу со временем»), а свою дочь отдал в школу медсестер при фламандском женском монастыре. Приток учащихся настолько велик, что возникают серьезные проблемы. В первый день учебного года в некоторых классах бывает невозможно найти ребенка, говорящего на нидерландском. Многие бельгийские франкоязычные родители не хотят понимать, почему на родительских собраниях педагогический персонал говорит по-нидерландски. На их взгляд, фламандским учителям не хватает толерантности. Вопросы подбора кадров, найма преподавателей-предметников, дополнительного обучения языкам — все эти проблемы далеко не просто решать. Контингент детей, которые не говорят дома на нидерландском, по большей части неоднороден: марокканцы, турки, сенегальцы, поляки, латиноамериканцы и т.д. А в семьях, где дети говорят на иностранном языке, нидерландский, как правило, отсутствует. В школе такой ребенок будет не изучать новые аспекты родного языка, а осваивать нидерландский как иностранный, с первого слова. И все же есть школы, где преподавание языков, также и нидерландского, достигло высокого уровня. Всё зависит от усилий и креативности учительского персонала. Для них у меня есть только одно слово — восхищение.

Знаю, есть школы, которые не справляются с трудностями. Возможности обучения на нидерландском в Брюсселе наталкиваются на ограничения. В отчаянном положении оказался и вынужден был закрыться один из лучших и старейших институтов города — «Святое Сердце в Гансхорне». Он был не в состоянии справиться с