Но и в других частях Валлонии появляются предприятия холодного и горячего проката, литейные цеха и домны, выпускающие сотни тысяч тонн стали: трубы, рельсы, жесть, проволоку. Производство стали — сердцевина Валлонии. Десяткам тысяч людей обеспечена работа, даже если через пару лет все угольные шахты закроются. Судьба такого города, как Льеж, была тесно переплетена со сталелитейными фирмами «Эно-Самбр» и «Триангль», которые позже сольются с Льежем и образуют концерн «Коккериль — Самбр».

Отпочкование стальной индустрии несет с собой истощение промышленных поселков, которые вместе формируют отчасти валлонское, отчасти бельгийское, а при моросящем дожде почти североанглийское Шарлеруа. Точно так же выглядят и пригороды Льежа. Поезжайте в Серен или Угре. Вдоль дороги там километрами тянется свалка металлолома в виде труб, вышек, пакгаузов, лифтов, штабелей гофрированного листа — везде сталь, одна сталь. Поразительное сходство с заброшенными комбинатами ГДР. Но видимость обманчива.

Валлоны ожесточенно боролись за свою металлургию, хотя она все эти годы приносила одни убытки, а с учетом азиатской конкуренции и сокращающегося европейского рынка эту битву можно было заранее считать проигранной. Но не забудем, что валлоны на протяжении столетий обладали шестым чувством на технические новшества. И это снова их спасло.

Когда в 1967 году на нидерландской границе вдоль канала Гент-Тернёзен вырос гигантский металлургический комбинат, валлоны сначала не могли этому поверить. Это было грубое покушение на слывшую неприкосновенной промышленную монополию. Этот современный сталелитейный комплекс рядом с глубоководьем и к тому же в руках фламандцев означал ниспровержение насчитывающей столетия славной индустриальной истории. Он возвестил обрушение одного из двух регионов Европы, где индустриальная культура была выкопана из земли, а затем выкована. Но рыночная экономика не знает снисхождения.

В 1980 году валлонские сталелитейные предприятия еще обеспечивали работой напрямую 38 тысяч человек, а косвенно 80 тысяч. Санация и финансирование накопившихся с годами миллиардных убытков — этой проблемой бельгийской политике хватило бы заниматься долгие годы.

Проблему отягощали фламандско-валлонские конфликты. Нужно ли было фламандцам всаживать миллиарды в осточертевшую бездонную яму, называемую валлонской сталью, когда всего один французский менеджер мог бы все уладить. Когда в 1983 году из Франции был приглашен пятидесятилетний политехник Жан Гандуа, его взору предстало одно из самых загнивающих сталелитейных предприятий Европы. За десять лет численность персонала сократилась вдвое, а выпуск продукции заметно снизился.

«Коккериль- Самбр» резко похудел: в Льеже было занято только три тысячи человек. В феврале 1999 года была совершена сделка по продаже «Коккериля» французскому стальному гиганту «Узинор», а в 2002 году происходит слияние «Узинора», люксембургского «Арбеда» и испанской «Асералии» в «Аселор», крупнейшую в мире металлургическую фирму. В 2006 году после агрессивного предложения эта группа объединяется, в свою очередь, с индийским стальным гигантом «Миттал», в результате чего создается «Арселор-Миттал».

Ныне валлонская сталь — мирового уровня. Последние десять лет были революционными. Кому хочется увидеть старое железо или пыльные пакгаузы, адские плавильные печи, кряжистых сталеваров, сквозь зубы насвистывающих «Интернационал», тому придется долго искать. Вся отрасль насыщена новейшими технологиями и электроникой, большинство производственных процессов скрыты от глаз, а специализация в области плоской листовой углеродистой стали и химически стойких антикоррозионных покрытий осталась за льежским отделением «Арселор-Миттал», потому что благодаря этому мы можем назвать «Коккериль-Самбр» мировым лидером.

В общем, у валлонов ни в чем не было недостатка.

Перед Первой мировой войной их заводы были самыми продвинутыми в мире. Валлоны стали жертвой франкоязычных финансовых групп из холдингов, заправлявших Бельгией. Те превосходно заботились о своих собственных интересах, будь то предприятия в Зелзате или в Серене. Бельгийский капитализм выбросил валлонскую индустриальную структуру на свалку, когда она стала приносить меньше прибыли, чем разного рода финансовые спекуляции. Валлония погибла от капиталистического финансового пренебрежения.

Когда в 1976 году металлургическая драма начала принимать все более угрожающие формы, акции металлургических компаний составляли 26% в портфеле банка «Сосьете женераль».

Четверть века спустя, когда большинство акций, выбрасываемых на рынок, 53%, было акциями металлургических компаний, «Сосьете женераль» уполовинил свой интерес к этому сектору. У банка «Брюссель-Ламбер» доля акций этого сектора сократилась с 71 до 12%. Одновременно возросла доля чисто финансовых пакетов.

Теперь о стекольной промышленности. В XIX веке она была одной из самых значительных в Европе. Сейчас она тоже находится на последнем издыхании. Иными словами, Шарлеруа теряет и вторую свою знаковую отрасль.

Шарлеруа стряхивает с себя летаргию. В его распоряжении оживленный аэропорт Шарлеруа (Брюссель-Юг). Рядом с ним расположен Аэрополь, парк науки и технологий, в котором более 160 фирм активно работают в области биотехнологии, средств коммуникации и авиационной промышленности.

До Второй мировой войны инфраструктура распространялась вширь по всей стране. Брюссель лежал словно паук в паутине железных дорог, самой густой во всем мире, охватившей Антверпен и Остенде, Вервье и Кеви-Сен-Гислен. Когда появились автомагистрали, дела пошли иначе. Возьмите карту Бельгии, проведите под Брюсселем черту через всю страну от Мускруна до Мулингена, и любой заметит перевес автодорог к северу от языковой границы. Не говоря уже о чрезвычайно дорогостоящей гигантской инфраструктуре портов Антверпена, Зебрюгге и Гента.

Все, что Валлония столетиями созидала и благодаря чему она достигла вершин в индустриальном и техническом развитии, — все это исчезло и не имеет никакой ценности: металл, уголь, изобретательность и отточенное десятками поколений техническое мастерство. Как добыть цинк из руды, придумал валлон; высококачественный чугун получил валлон; наклонный сток подземных вод из угольных шахт изобрел валлон; валлон научил, как дешево получать промышленным путем соду; валлон изобрел динамо-машину, и даже саксофон сконструировал валлон.

В скором времени Валлония станет экономическим погостом. Симптомы этого появились давно, однако их не замечают или скрывают. С 1870 года начинает снижаться рекордная угледобыча. В начале XX века, перед тем как в Лимбурге стали добывать уголь, Бельгия ввозила угля больше, чем вывозила. И все же последняя валлонская шахта закроется только через 80 лет. Упадок сталелитейной и стекольной промышленности стал заметен только после Второй мировой войны.

Данные о безработице не лгут. До 1964 года процент безработных во Фландрии был выше, чем в Валлонии. Начиная с XIX века и почти весь двадцатый десятки тысяч фламандцев отправлялись искать работу в Валлонию, ездили туда поездом ежедневно либо каждую неделю. Или переселялись туда жить. В силу необходимости. Дед видного льежского социалиста Андре Колса, ставшего жертвой политического убийства, был мелким крестьянином из Кемпена; внук называл его «фламандским мигрантом». Перелистайте телефонную книгу Льежа или Шарлеруа, посмотрите фамилии на De или Van — эти фламандские имена заполняют