отказались от своей политики поглощения неформалов и стирания границ, считая, что «абсорбция разного рода молодежных ассоциаций только размывает идентичность [комсомола] и все более очевидным образом удаляет его от молодежных масс»[249].

Неформальные лидеры не особенно скрывают свое участие в разных посреднических инстанциях, созданных райкомами. Тем не менее регулярные беседы (раз в три месяца и даже ежемесячные), проводимые с ними представителями соответствующих идеологических отделов, нигде не упоминаются.

Цена победы: сплочение «радикального» крыла

Отношение к власти служит постоянным источником конфликтов среди неформалов, и прибытие новых участников, ставшее следствием успеха Встречи-диалога, также трансформирует внутренние отношения в движении, поскольку новобранцы оспаривают легитимность сговора. С этого времени наблюдается появление и сплочение категории «радикалов». Это наименование поначалу используется как клеймо, однако затем становится ценным ресурсом внутри движения. Оно исходит не от маргиналов, а из самой сердцевины московского движения (клуб «Перестройка»). Возможно, именно поэтому оно обретет легитимность, которой не смогли получить «экстремисты» из «Демократии и гуманизма», маргинализированные в августе 1987 года. Следствием конфликтов по поводу политики переговоров с партией становится не только объективация некоторых категорий («радикалы», «умеренные» или «реалисты»), но и глубокая трансформация самой идентичности движения, его самоопределения – ведь они связаны и с внутренней борьбой за власть. В конфликте, сотрясающем «Перестройку», критика сговора с властью тесно переплетается с оспариванием способов внутреннего доминирования.

Значение этого конфликта выходит далеко за рамки клуба, поскольку последний стал главным местом собраний московских неформалов. Многотрудная разработка внутренних правил игры и переопределение идентичности в ходе этого кризиса обладают системным эффектом для всего движения.

Клуб «Перестройка» в эпицентре урагана

После августа 1987 года «Перестройка» оказывается единственным клубом, располагающим залами заседаний (включая зал на 400 мест) в престижных исследовательских институтах (ЦЭМИ и ИЭМСС). Это дает ему преимущество в конкуренции с КСИ, его самым серьезным соперником. За пять месяцев «Перестройка» утраивает численность своих членов – от 30 действующих активистов (к августу 1987 года) до 90 (в январе 1988-го). Речь идет как о новобранцах, так и о членах клубов, не имеющих доступа к помещениям («Гражданское достоинство», КСИ и др.).

Кризис разражается в переходный момент, вскоре после августа 1987 года, когда новички начинают превосходить числом активистов-основателей. Руководящее ядро уже предчувствует переворот в соотношении сил, деформацию изначального имиджа клуба и изменение отношений, установленных с ЦЭМИ, – то есть оспаривание политики «сотрудничества» с реформистским крылом партии. Своими действиями новички в корне меняют смысл изначальной мобилизации.

Линия разлома проходит отныне между ядром «стариков» и всеми остальными. Идея о некой однородности сообщества активистов-основателей быстро распространяется внутри клуба, опираясь одновременно на структурные причины (принадлежность к одним и тем же кругам политического общения, сходство профессиональных траекторий) и на конъюнктурные обстоятельства (межличностные связи в рамках руководящего ядра только укрепились в ходе подготовки Встречи-диалога). Однако этой однородности после августа 1987 года приходит конец – из-за очевидного изменения состава клуба, наступившего с поступлением все более многочисленных участников, которые проходят все менее тщательный отбор. А главное, последние, хотя и принадлежат к вузовской среде, отличаются более радикальным и агрессивным политическим поведением, не соответствующим нормам ожидаемого поведения «академических» интеллектуалов.

Антагонизм между «новичками» и «стариками» проявляется по двум вопросам, которые тесно переплетаются в ходе конфликта: отношение клуба к власти и легитимность господства основателей.

Среди новичков некоторые считают руководящее ядро слишком услужливым по отношению к ЦЭМИ и боятся, что клуб превратится в «придаток его администрации»[250]. Другие стремятся перейти к прямой оппозиции и придать клубу более критическую ориентацию по отношению к власти – руководящее ядро назовет их «радикалами». Что касается основателей, они представляют себя «реалистами»: признавая необходимость самоцензуры в некоторых ситуациях во имя сохранения своего клуба, они усваивают это условие настолько хорошо, что отношения с властью по большому счету не воспринимаются как особенно обременительные. Но и они тоже стараются подстроиться к ритму политической жизни:

Некоторые пытались создать сразу из ничего сверхрадикальную организацию. Мы были против такой быстрой радикализации (курсив автора. – К.С.). Они пытались практически немедленно оформить клуб в качестве, по существу, диссидентской организации. […] Я исходил из того, что движение должно быть постепенным, поэтапным, что те люди, которые приходят на заседания клуба, не подготовлены к вступлению в открытую политическую борьбу[251].

Таким образом, руководящее ядро вовсе не из принципа противостоит стратегии конфронтации с представителями власти (здесь мы имеем дело с оппозиционерами, которые избегают стратегии прямого столкновения[252]). Оно делает это, исходя из особого политического контекста, учитывая характерные страхи, приписываемые тем общественным слоям (в частности «статусной интеллигенции»), которые клуб намеревается мобилизовывать и представлять в политическом пространстве.

Другая причина для раздора: «новички» обвиняют «стариков» в монополизации лидирующих позиций в клубе. И действительно, именно «старики» готовят проходящие раз в две недели дискуссии, заказывают залы заседаний, выбирают темы, приглашают выступающих (часто из числа академического истеблишмента) и ведут сами дебаты. Пишут материалы в бюллетень клуба «Открытая зона» и руководят рабочими группами тоже они. По мнению протестующих, они образуют некую «касту», которая кооптирует одних и маргинализирует других. Их власть держится прежде всего на хороших отношениях, которые они поддерживают с двумя принимающими академическими институтами. Иными словами, их авторитет происходит исключительно извне. Как объясняет Митрохин,

[члены руководящего ядра] себя считали вправе устанавливать порядки. Поскольку [они были] лояльные к начальникам (часть из них работали в этом ЦЭМИ), то они чувствовали себя на своем месте, а нас воспринимали как нахальных соискателей, что нам не полагается иметь эти места в президиуме [во время дискуссий]. Авторитет вытекал из самого изначального положения людей в данной структуре, при которой был организован клуб, в частности в ЦЭМИ. Поскольку они уже работали в ЦЭМИ, они уже знали начальство и начальство их знало. Естественно, в их руках были основные ресурсы. […] Они с самого начала считались некими тузами, [так же как] и те, кто с самого начала к ним примыкал, кого они уважали[253].

Поначалу новые члены клуба выражают свое несогласие через иную интерпретацию некоторых правил игры. То они устраивают обструкцию и требуют систематического следования процедурам, которые хотя и являются писаными правилами, однако никто не ожидает, что им будут следовать столь буквально. То они нарушают неписаные правила, которые, наоборот, по идее следует соблюдать. Так, все тот же Митрохин в один прекрасный день устраивается в «президиуме» заседания, нарушая «естественный порядок вещей», в соответствии с которым de facto места в «президиуме» закреплялись за членами руководящего ядра[254]. Руководящему ядру