механизм может быть использован для исключения тех течений, которые считаются приемлемыми (например, «Демократия и гуманизм»)[232]. В результате делегатам к голосованию было предложено два конкурирующих документа. Тот, что составлен Малютиным, не нашел поддержки у главных организаторов – лидеров «Перестройки» и КСИ. После Встречи-диалога и уже на менее публичной сцене[233] Малютина обвинили в попытке создать механизм, позволяющий манипулировать движением извне.

Посредники вовсе не находятся в изоляции, а, напротив, полностью вовлечены во внутренние игры движения. Это, кстати, и позволит многим из них превратиться в «настоящих» неформалов. Так, Малютин станет одной из центральных фигур «Федерации социалистических общественных клубов» (ФСОК), созданной на августовской Встрече, а затем – «Московского народного фронта» (в мае 1988-го). Как видим, партии не удается сохранить влияние над своими посредниками: занимаемую ими двойственную позицию сложно удержать в силу динамики коллективного действия, порожденной августовской конференцией.

«Правильная» дистанция по отношению к партии: поиск идеологических наименований

Итак, неформалы пришли к негласной договоренности по поводу взаимодействий с партийными реформаторами, и защита относительной автономии придала некоторую сплоченность их движению. Однако среди них нет никакого единодушия по поводу общего идеологического наименования, поскольку нет согласия по поводу «правильной» дистанции, которую следует поддерживать по отношению к «власти» (под «властью» понимается то советский режим в целом, то реформистское крыло КПСС). Выбор наименований ограничен: единственный лейбл, разрешенный потенциальными собеседниками из партии, – «социалистический». Только члены «Демократии и гуманизма» открыто выходят за эту рамку (см. график 1). Но пока они не называют себя ни «либералами», ни «правыми» – эти термины на публичной сцене были тогда непроизносимыми.

Поэтому свою позицию в отношении реформаторов неформалы могут выражать лишь через нюансы в градациях социализма. «Левое» крыло движения, объединяющее убежденных марксистов (подразделение КСИ «Социалистическая инициатива» под руководством Кагарлицкого и Малютина) и анархистов («Община»), определяет себя как «социалистическое». Его члены признают центральную роль партии в политической системе и отсылают к источникам периода революции («строительство бесклассового общества», «полное отмирание государства»[234]); они желают закрыть доступ в движение тем клубам, которые явным образом не называют себя социалистическими. Другие неформалы (в том числе лидеры «Перестройки») называют себя сторонниками «демократического социализма»: они выдвигают на первый план скорее демократические ценности, нежели ортодоксальный социализм, и отказываются делать из «социалистического» лейбла главный критерий определения движения. И наконец, третья категория не имеет никаких лейблов, но тем не менее ее существование всем очевидно. Отсутствие наименования имеет политическое значение: оно позволяет акторам не перенимать официальный дискурс и тем самым лишний раз подчеркивать свою удаленность от социалистической «нормы». Эта неполитическая тенденция, преобладающая внутри КСИ, представлена, однако, неформалами с политическим прошлым: одни имели контакты с западными троцкистами, другие пришли из диссидентства.

В итоговых документах Встречи-диалога неформалы предпочитают не особенно настаивать на глубинных идеологических вопросах, по которым они расходятся. Соревнование проявляется скорее в создании двух конкурирующих координаторских организаций. «Социалисты» формируют «Федерацию социалистических общественных клубов» (ФСОК), тогда как сторонники «демократического социализма» и «безымянные» основывают Ассоциацию «Кольцо общественных инициатив» (АКОИ), открытую всем неформальным группам без каких-либо идеологических барьеров. Логика внутреннего соревнования приводит неформалов к созданию двух всесоюзных организаций, несмотря на то что партия настойчиво увещевала их не создавать вообще никакой всесоюзной организации[235].

Соревнование разворачивается также и на другой арене, за которой партия напрямую не следит. Кстати, необходимость представать на нескольких сценах, где приняты разные системы классификаций, являет собой одну из сложностей, с которыми сталкиваются неформалы. Так, перед иностранными журналистами они определяют себя в рамках западной терминологии. «Социалисты» назвали себя «новыми левыми», в связи с чем «Перестройке» пришлось обозначить свою дистанцию:

В статье […] «Нью-Йорк Таймс» […] наш клуб назван одной из группировок в рамках движения «новых левых». Никто из членов клуба никогда не использовал для определения собственной позиции выражение «новые левые». […] Очевидно, [это] выражение почерпнуто журналистом из общения с лицами, воспринятыми им в качестве представителей движения в целом[236].

График 1

Политическая позиция неформальных групп во время августовской Встречи-диалога «Общественные инициативы в Перестройке» (1987)

ФСОК: Федерация социалистических общественных клубов

АКОИ: Ассоциация «Кольцо общественных инициатив»

КСИ: «Клуб социальных инициатив»

В конце 1987 года деление на «левых» и «правых» входит в моду в рамках легитимного политического пространства «большой политики» – как отклик на «дело Ельцина» (см. ниже). Однако оно вынуждает неформалов совершать немыслимые пируэты, поскольку «правыми» официально стали называться консерваторы, то есть коммунисты, а «левыми» – реформаторы, сторонники политики экономической либерализации. И неформалам приходится жонглировать двумя разными таксономиями: одна из них имеет внутреннее хождение в их движении и перенимает европейскую политическую традицию; в другой – характерной для периода Перестройки – «правые» и «левые» поменялись местами. Хотя в целом им ловко удается переходить от одной таксономии к другой, все-таки иногда они попадают в ловушку. Так было, например, когда «левые» неформалы выступали с критикой экономических советников Горбачева, с конца 1987 года предписывающих повышение цен на продукты питания и в официальном языке обозначавшиеся как «левые». Социалистические неформалы отказываются использовать для их характеристики термин «левые». Они сопротивляются официальной классификации потому, что их политические представления сформировались задолго до Перестройки, а также, возможно, потому, что инверсия терминов «правые» и «левые» уходит корнями в диссидентское движение[237]. Диссидентская терминология с легкостью внедряется в официальный язык, однако в неформальное движение она проходит не настолько легко.

Экономический вопрос: ахиллесова пята неформального движения

В истории неформального движения есть некоторые слепые пятна: клубные дискуссии почти не прорабатывают экономическую сферу, тогда как она составляет важную часть политической игры. Так или иначе, этот вопрос не является центральным элементом коллективной идентичности неформального движения.

С августа 1987 года дебаты разворачиваются между сторонниками «равенства всех форм собственности» (общественной, коллективной и частной) – и защитниками господства общественной собственности, но эти расхождения никак не обозначены в итоговых текстах. Позднее, в ноябре 1987 года, левое крыло движения (ФСОК) выступает против предусмотренной властями реформы цен на продукты питания, поскольку, ударив по беднейшим слоям населения в период дефицита, эта форма перераспределения усугубляет социальное неравенство. ФСОК усматривает в монетаристских решениях, продвигаемых советниками Горбачева, прямое копирование рекомендаций МВФ, всегда приводивших к результатам противоположным заявленным целям[238]. Однако это выступление не порождает никаких дебатов внутри движения (по крайней мере, нам не удалось обнаружить их следов). В июне 1988 года первая общая политическая программа московских клубов[239], уделяющая много страниц юридическим вопросам, отводит лишь скромное место в конце текста экономическим предложениям, мало отличающимся от