вида или в тактических целях, а не по убеждениям. Она призывает движение стать зародышем будущего парламента, Государственной думы, и тем самым одним махом аннулировать все существующие политические институты[224]. Выступление Новодворской позволяет претендентам на лидерство в неформальном движении затронуть вопрос отношений с диссидентством. Они жестко критикуют ее политическую программу, которая «безудержно идеализирует» западную демократию, предписывает возврат к дореволюционным институтам и является лишь набором лозунгов без какой-либо связи с сегодняшней социальной и политической реальностью[225]. Такая стратегия дискредитации явно находит отклик у многих неформалов, которые когда-то прямо или косвенно участвовали в диссидентском движении и, по всей видимости, разделяют некое смутное неприятие диссидентства. Оппозиционерам, упорно пережевывающим потерявший актуальность дискурс, неформальные лидеры противопоставляют «реалистический», «конструктивный» подход, удерживающий от тотального отрицания советского режима. Серьезно относиться к политическим институтам, из которых выхолощен изначальный смысл (например, рассматривать Советы как настоящие органы власти), – в этом будет состоять их высокоэффективная субверсивная стратегия.

Неформальное движение, тем не менее, намерено поддерживать некоторую автономию по отношению к своим союзниками из партии и вступает с ними в конфронтацию. Используемые средства часто опираются на те самые ресурсы, которые им предоставили реформаторы. Так, когда инструктор райкома КПСС пытается запретить В. Новодворской выступить в ходе Встречи-диалога, со стороны неформалов поднимается (почти) всеобщая буря протеста во имя защиты свободы слова: столь явное подчинение требованиям партии повлекло бы за собой слишком разрушительные последствия для имиджа их движения.

Неформалы также смело пользуются любым поводом, чтобы утвердить себя в качестве политических акторов. Партийные реформаторы пытались представить движение как общественное и аполитичное, как «передаточное звено» нового типа. И хотя клубы-организаторы вроде бы согласны с этим изначальным определением, они быстро перестают соблюдать условности и открыто требуют собственного места в политической игре. В ходе конференции даже те, кто представляются наиболее «лояльными» к партийным реформаторам (например, «социалисты»), начинают требовать политических прав. Вероятно, представители партии никак не ожидали столь крутого поворота. Продолжая признавать конституционную роль КПСС[226], неформалы теперь требуют права представлять кандидатов на выборы и выступать с законодательными инициативами[227].

В конце концов один из членов оргкомитета августовской конференции, которого считали достаточно надежным, чтобы допустить после Встречи-диалога к участию в первой пресс-конференции неформалов в Агентстве печати «Новости», берет на себя смелость представить клубы как зародыш своего рода многопартийности:

Хотя нас инструктировал какой-то крупный кагебист – что мы должны были говорить, что мы не должны были говорить, – мы все равно сказали, что вполне реально, что из этих маленьких общественных политических движений выйдут крупные политические партии. Тогда все было очень страшно. Я сам сказал это и очень сильно испугался потом[228].

Вдвойне интересен тот факт, что неформалы, наиболее близкие к властным инстанциям, например те, что ведут переговоры с ними, не только обладают таким видением горизонта возможного, открывшегося с августа 1987 года, но еще и берут на себя риск публично нарушать идеологические табу.

И наконец, неформалы используют некоторых посредников, чтобы передавать своим официальным собеседникам иногда весьма колкие сообщения, в частности о том, что не стоит пытаться слишком откровенно вторгаться на их территорию. Эти посредники занимают центральное место в структуре взаимодействий, разворачивающихся между двумя сторонами. Они не только делают эти взаимодействия возможными и допустимыми, но и служат перенаправлению критики, на самом деле направленной против партийных реформаторов. В этой игре нет места прямым атакам против власти.

Сказанное хорошо иллюстрирует фигура М. Малютина, члена КСИ и одного из координаторов Встречи-диалога. Его двусмысленная стратегия предстает как ключевой элемент, без которого само событие не состоялось бы:

Есть очень редкий тип совершенно талантливых людей, которые в любое выступление могут внести элемент не просто детективного жанра, а элемент некой интриги. И [Малютин], я считаю, в этом отношении просто гений, гений интриганства. [Благодаря своей способности] формировать, может быть, искусственно возникаемые некие конфликты, которые живут только в домыслах, он помогал развитию общественного движения. […] Идея сделать такой форум [августовскую встречу 1987 года] – это, скажем, моя идея. Но создано это все было и могло осуществиться только с помощью всего объединения КСИ и, в том числе, интриганства Миши Малютина, который, будучи членом КПСС и преподавателем философии, имел [контакты] с МГК и всеми остальными и просто дал такую оценку общественному движению: «лучше его держать под наблюдением и под контролем, чем дать этому движению спонтанный характер и [потерять возможность] его контролировать и направлять». Это была его подача материалов в МГК. Он искренне, может быть, в это верил, и одновременно он верил в то, что этот форум должен состояться[229].

Посредничество М. Малютина позволило участвующим сторонам сделать взаимное сотрудничество более приемлемым в глазах сторонних наблюдателей и тем самым спасти собственное лицо. Инструктор райкома объясняет:

– Миша Малютин был практически один из первых, с кем мы начали работать. Он был одним из немногих членов КПСС, который был готов работать с неформалами. Когда я его взял на работу, у Шостаковского [ректора Московской высшей партийной школы] на работе взял как раз, Миша Малютин был некой возможностью нам прикрыться общественностью. То есть если бы инициативу проведения съезда проявил инструктор райкома, нас бы прогнали…

– Да, но он был в Высшей партийной школе.

– Ну и что?

– Это тоже партийная работа.

– Это нормально воспринималось. Он не был аппаратчиком. […] Он философию преподавал и не воспринимался столь страшно, как я[230].

Посредники устанавливают каналы коммуникации с партией, доступные неформалам, напрямую не участвующим в переговорах. Некоторые уверены, что это засланные агенты партии, и используют их, чтобы указать власти, за какую черту нельзя переступать. Безусловно, КПСС стремилась контролировать движение и даже им манипулировать. Нам же здесь важно то, что неформалы считают необходимым явным образом очертить границы этого контроля. В ходе Встречи-диалога был поднят вопрос о «рабочей группе по борьбе с экстремизмом в неформальном движении», созданной по инициативе Малютина. Экстремизм здесь определен как «безнравственные и противоправные действия практического и теоретического характера, осуществляющиеся в целях увеличения своего общественно-политического влияния, осуществляемые лицами, группами, общественными или государственными учреждениями»[231]. Предлагается создать своего рода внутренний трибунал, перед которым будет представать любой человек или организация, обвиняемые в «экстремизме, разжигании ненависти и страха, клеветнических действиях или интригах в общественной среде». Этот механизм явно нацелен на исключение националистического движения («Память»), не представленное на Встрече-диалоге (о чем, кстати, никто не пожалел). Однако некоторые неформалы опасаются прежде всего, что этот