– Нету…

Собака и в самом деле исчезла неведомо куда, пока Дашаоборачивалась к Житковцу.

Капитан очень внимательно пригляделся к ней:

– Что-то вид у тебя… не розыгрышный. Дарья, у тебя всенормально? Голосок-то…

– Ничего не понимаю, – сказала Даша. – Былатолько что… Федя, ты не видел?

– Да не было никого.

Ее словно бы пробрал озноб, плечи самопроизвольно передернулись.Мотнула головой, отгоняя странную слабость:

– Ладно, пошли, Федя, что-то я и в самом деле… того.

Едва она ступила на крыльцо, навстречу двинулся высокиймолодой человек в элегантном пальто нараспашку – то ли тот самый, давешний, толи очень похожий. «Ангелы-хранители» стояли у машины, настороженно смотрели нанего, совсем как в прошлый раз.

– Дарья Андреевна, я – Ахмет Карлович, – сказал оннегромко.

У ж о н-т о был реальным – все его видели, не только Даша…

– Принесли что-нибудь?

– Может быть, пройдем на минутку в мою машину?

Даша уселась с ним рядом в салоне темного БМВ, закурила.

– Вот это – материалы по «Шартекс-банку». Это – породителям и контактам Ольминской. Вы так запомните или возьмете?

– Так запомню, – сказала Даша.

Четыре листка, отпечатанных на принтере. Составлено весьмахитро – ни фамилия Ольминской, ни название банка не упоминались ни разу,человеку постороннему и не понять, о чем и о ком идет речь. Все это Даше былосовершенно неинтересно, но она сама это придумала, и роль пришлось доигрыватьдо конца. Бегло просмотрела материалы, притворяясь, что вдумчиво запоминает.Все, что касалось банка, тут же забыла. Родители Ольминской – ничегоособенного. Из контактов, как и следовало ожидать, значился один Крокодил.

– Запомнила, – сказала она, возвращаябумаги. – Как насчет остального?

– Протечки в вашем ближайшем окружении незафиксировано. Той, что соответствовала бы указанным вами… параметрам. Закого-либо другого, понятно, не ручаемся.

– А по Усачеву?

– Всеми менеджерскими делами у него ведали ребята из«Терминатора». Знаете такую фирмочку? Владелец и шеф – некто Агеев.

– Слышала, – сказала Даша, притворяясь совершеннонезаинтересованной. – У вас на него есть что-нибудь?

– Ничего. Чистая контора. Пользуется покровительствомДария Москальца, они с Агеевым друзья детства и одноклассники. Сам Москалец, понашим данным, усачевскими маскарадочками иногда пользуется. Вас это направлениеинтересует?

– Да нет, – на сей раз она сказала чистуюправду. – Спасибо.

– Что-нибудь еще?

– Пока нет. Счастливо.

Она вылезла из машины и, насвистывая, бодро направилась кновенькому Фединому «москвичонку». Даже голова болеть перестала, и глаза не такрезало – наконец-то! Прорезался усачевский «метрдотель» – и оказался не простозаочно знакомым, а прочно, судя по всему, впутанным в дела текущие… Пожалуй,теперь можно разворачивать все силы в его сторону – и в борделе-то он заместо«мадам», и немец с ним контачит, и француз им интересуется, так что русскимгрех отставать…

– Эт-то еще что? – спросила она. – Киноснимают?

– Где?

– Да вон, – сказала Даша. – Не видишь?

Федя притормозил, посмотрел в том направлении:

– Вы про киоск? Самый обыкновенный…

Даша опустила глаза, подняла через пару секунд. Ничего. Всамом деле, пустая площадь с одиноким киоском. Но там только что стоял броневик– старинного вида, времен зари автомобилизма, похожий на ленинский, с двумябашенками, весь в коричнево-зеленых пятнах маскировочной раскраски… «Поралопать снотворное, – сердито подумала Даша. – Кажется, у майора завалялосьчто-то в столе. Еще ночку не поспишь – чертики забегают…»

– Дарья Андреевна, у вас все… в порядке? –осторожно спросил Федя с редкой для него деликатностью. – Собака, теперьеще что-то помаячило, я ж понял…

– Это у вас так в деревне говорят?

– Ага. Маячинье…

– А моя бабка говорила «блазнится», – усмехнуласьДаша. – Ерунда, Федя. Попашешь с мое – после любого недосыпа не такзадергаешься…

Меры предосторожности, несмотря на четыре спокойных дня,соблюдались прежние – один из ребят поднялся с ней к ее двери, потом повыше,прислушался, мотнул головой:

– Никого. Спокойной ночи, Дарья Андреевна.

Она кивнула, чуть неуклюже возясь с новыми, незнакомымизамками. Внизу хлопнула дверь, зашумела отъезжающая машина.

Даша толкнула дверь от себя.

Отшатнулась – из-под ног рванулся поток густого, вонючегодыма, резанул горло, окутал. И начал быстро таять. Она застыла на пороге, не всилах ни выскочить, ни пройти дальше.

Дым растаял совершенно. С дешевенькой люстры в коридоресвисал подвешенный за шею черный кот – неподвижный, здоровенный, желтые глазавытаращены на нее, пасть оскалена, мех встопорщен. Это бы еще ничего, а вотдальше… Она же выключила свет, уходя утром!

В самом конце ярко освещенной прихожей лежала отрубленнаяголова – в подсохшей уже луже крови. Вернее, не лежала, а стояла на оченьаккуратно, должно быть, перерубленной шее. Женская голова, рыжеволосая, волосырастрепаны, глаза смотрят стеклянно, жутко, и в лице что-то очень знакомое,если собрать всю силу воли и присмотреться спокойно…

И тут она поняла, что это ее собственная голова.Отрубленная. На полу. В луже крови.

Кто-то гладил ее по спине под пуховиком, под свитером, подрубашкой – словно бы мохнатой, холоднющей лапкой. По телу прошла волна жара,показалось, волосы начинают шевелиться.

Даша зажмурилась крепко-крепко, ущипнула себя за левуюладонь, больнехонько, с вывертом. Открыла глаза.

Все осталось по-прежнему: неподвижно висел на люстре черныйкот, голова стояла на том же месте. Губы посиневшие, рот приоткрыт, из левогоего уголка свисает что-то, похожее на противного розового червячка, и это неязык…

Даша так и стояла, едва пройдя за порог. Дверь оставаласьраспахнутой, на лестнице – тишина. Гробовая. Гробовая змея, шипя, между темвыползала… Страшно было шелохнуться, казалось: вот шевельнешься чуточку –и начнется… Она с отчаянной надеждой вслушивалась в окружающую тишину, густую, вязкую,рассчитывая, что зазвучат чьи-нибудь шаги и видение от появления постороннегочеловека как-то само собой сгинет, рассосется, исчезнет…

Никого не было. Время позднее. Даша понимала, что с нейпроисходит что-то нехорошее, болезненное, но никак не хотела верить, что сходитс ума. Но ведь б ы – л а овчарка! А потом ее не стало…