…я так чувствовал себя с Алёной. Вот что это за ощущение трепетно пробивалось откуда-то из глубины меня самого!

Чёрт возьми… Задохнулся от того, как ярко нахлынули и другие моменты…

— …я очень хочу, чтобы со мной ты чувствовал себя спокойно…

— Что ты знаешь о спокойствии, Несси? Я буду тебя ебать в хвост и гриву. И только тогда буду спокоен…

Как же я ошибался… И моя девочка не оставила попыток. Она напоила меня…

…кедровым молоком с мёдом и орешками. Я пил его, зажмурившись и чувствуя, как грудь распирает то ощущение чистоты и тихого счастья, спокойствия и умиротворённости, как тогда, когда сидел один почти на краю обрыва. Сердце волновалось, перед глазами всё ещё стояли стволы красавцев кедров с каплями застывшей смолы, а под рукой я чувствовал не гладкость каменной столешницы, а неровную тёплую кору. Мне вдруг стало так хорошо и спокойно, и воздух словно стал чище и свежее, а краски ярче. Почему-то хотелось молчать, боялся спугнуть нечто, чего тогда не осознал.

Несси смотрела на меня широко распахнутыми глазами пытливо и чуть встревоженно, а Экен каждой морщинкой улыбался. И даже вошедший Маури споткнулся о тишину, потому что она была другая — наполненная не моей вечной болью, а тихим счастьем.

— Я хотела что-нибудь изменить в твоей жизни… — призналась мне тогда Несси.

Она хотела, чтобы я перестал каждое утро напоминать себе манной кашей, что болен, что урод, что никому не нужен. Я упирался, а она рушила мои крепости. А я за них цеплялся…

— Сэр Никита подарил бы мисс и Марс с разбитыми садами…

— Но мисс не желает ни сады, ни Марс, — закончил за меня старик. — Мисс желает ваше сердце, сэр Никита.

— Я — узник, Экен.

— У вас, сэр, есть паруса, но вы вцепились в якорь…

В горле встал ком, воспоминания сыпались и сыпались, теперь уничтожая словами Рассела:

«…Наркота влияет на область мозга, запоминающую, что тебе приносило удовольствие. Если ты ширнёшься в моём присутствии, мозг запомнит кайфовый момент и обстоятельства. И каждый раз, когда, ты, кретин, будешь видеть меня, ты будешь мечтать ширнуться! Я не собираюсь быть твоим якорем».

Но моим наркотиком стала моя Несси. Мой дурман, моя айяхуаска. Я сам признался в этом Джейкобу:

— Джейк, мне кажется теперь, что я до знакомства с моей девочкой и не жил вообще. С ней всё иначе. Но вот здесь… — положил руку под сердце, — постоянно щемит. Иногда приятно до дрожи и слабости в ногах, иногда будто хороню кого… Дурман она. Охрененный чистейший дурман. Но какой-то… просветлённый, что ли.

— Чёрный ягуар и айяхуаска…

— Что?

— Лоза ду́хов.

— А. Амазонская нефункциональная стереотаксическая система…

Да, Несси стала моим якорем. Я сам это сказал, но не услышал собственный голос, не слушал самого себя…

— Ты сказал, что с ней рядом можешь контролировать себя. Что, как ты считаешь, тебе помогает? — спросил Джейк.

— Лёд уже не помогает, — усмехнулся, — видимо, я стал моржом… Её запах… Моя девочка все свои шампуни и мыло делала сама. Когда меня накрывает, я вспоминаю её глаза, запах, улыбку, голос…

…Шампунь от похоти…

Оттянул ворот от шеи, потому что меня душила собственная тупость, слепота и глухота. Все вокруг видели, понимали, кто для меня Несси, они говорили, но я лелеял свою гамартому, игнорировал и отметал ответы, которые всегда были у меня.

— Как зовут эту причуду?

— Гамартома.

— Какое подходящее имя для столь интересной дамы, — чуть улыбнулся Макс. — Прямо дворянское.

— Эта дворянка подчинила себе всю мою жизнь. И я уже потерял надежду развестись с ней.

— А ты этого хочешь? — поднял бровь Максим, закидывая ногу на ногу.

— Ты издеваешься? — я отзеркалил его позу.

— А ты? — Максим потёр подбородок рукой, и мой тоже зачесался. Я краем внимания заметил чуть заметную усмешку психолога и опешил от уверенного утверждения: — Я лично вижу, что вы прекрасная пара, — теперь Максим широко улыбался.

— То есть ты мне не поможешь? — прищурился, чувствуя, что внутри уже наметился сбой в системе ядерного реагирования.

— Нет, — покачал головой гость и чуть склонил голову набок, внимательно смотря мне в глаза.

Он был совершенно спокоен, ироничен и неявно давал понять, что чувствует превосходство надо мной. Мне импонировала его открытость и прямота, я понимал, что он скалится не просто так, но пока не уловил сути его методики.

— Почему? — внезапно успокоившись и даже развеселившись, спросил, снова отзеркалив его позу.

— Вот ты сидишь, Соломат, и как попугай повторяешь все мои движения. Ты не лидер.

— Никогда им не был, — согласился.

— И не хотелось?

— И в мыслях не держал. Знаешь, был в классе самым сильным и рослым, но легко отдал роль вожака второму по силе однокласснику. Можно сказать, поддерживал его на плаву своим авторитетом.

— Ну так о чём я и говорю! Твоя злая баба рулит, а ты ей с удовольствием подыгрываешь. Прекрасно знаешь, что ты самый сильный и умный, но уступаешь и гордишься тем, что не лидер. Так проще — за все косяки ответит лидер, то есть злобная гамартома. Захотел Никитка поебаться, сорвался с катушек — это не он, это похотливая дрянь виновата, а Никитка у нас придаток к мозгу с крутыми яйцами и твёрдым членом. Тебе так нравится, и ничего ты менять не собираешься.

Максим замолчал так же неожиданно, как и разошёлся, на ноте, которая подразумевала продолжение отповеди. И я по инерции договорил за него: «…Так что не ной, ты сам этого хочешь».

Я отказался от Несси, чтобы дальше искать таблетку от похоти, и не понял, что уже получил её и даже больше. Ведь с Несси… даже возбуждение было какое-то другое…

Рядом с ней неугасаемое вожделение — дар небес.

…так хотят любимую женщину, и это было нормальное желание близости, ненасытное не потому что болен, а потому что люблю её как никто и никогда в этом мире. Она — мой кайфовый момент. И меня ломало без дозы. И никакая Варя не могла насытить меня, потому что сахарный сироп не заменит мёд, потому что хотел я не её, а Несси. И это естественное желание, потребность чувствовать в руках, прижимать к себе любимую невозможно удовлетворить другим телом, даже таким идеальным, как у Варьки.

Нимфоманка нужна была не для того чтобы трахаться, а чтобы понять, что мне уже это не нужно…

— Идиот… — простонал и ладонью несколько раз ударил себя по лбу.