– Тьфу ты! Размазня! Эй, наемник, добей этого клоуна, не хочу руки в очередной раз марать.

– Стой! – Раненая, грязная, испуганная девушка подползла к сектанту. – Откуда у тебя этот артефакт? Отвечай! Живо!

– То, что одни предполагают, другие уже делают.

– Именно, – согласился Алексей, покручивая в руках артефакт, который Вита и Ирм видели у Киконина. Именно такой «камешек» блокировал аномальные способности девушки, а сейчас и сектанта. – На каждую хитрую морду найдется свой кирпич. А мы втроем могли бы сотворить такие вещи, о которых вы пока даже подумать не можете.

Шмыгнув носом, Леха присел на колени перед Грохом.

– Например? – Его зрачки расширились, и темно-карие глаза стали бездонными.

– Власть. Власть над всей Зоной, над ее обитателями…

Выстрел прервал эту пылкую речь. Бог бессмертия умер от пули в голове.

– Да, агитировать он совсем не умеет. Скука. Ирм, – Алексей театрально поклонился, – спасибо за меткий выстрел. А то я думал, сколько еще можно слушать этот бред.

Наемник отбросил пистолет одного из сектантов и подобрал обломки своего.

– Что это было?

– Главарь секты, разве не понятно? Обвешался всякими артефактами, ввел себе в вену сердцевины некоторых из них, немного… мутировал и окончательно охренел.

С помощью Ирма девушка поднялась и уставилась на Алексея ненавидящим взглядом. Ее губы тряслись. И непонятно, от злости они дрожат или Вита собиралась вот-вот расплакаться.

– Не надо с такой ненавистью смотреть на меня. Я, вообще-то, вас спас. Могли хотя бы спасибо сказать.

– Спасибо, – прохрипел наемник. – Но у меня много вопросов.

– Может, я пока помогу ей? – Алексей кивком головы указал на несостоявшуюся жертву. – А то ей не комильфо там привязанной висеть.

Парень склонился над трупом Гроха и достал из его кармана стеклянную сферу, подкинул ее и с хищной улыбкой поймал.

– Это то, Вита, что может сделать нас с тобой людьми. Наемник, лови! – Он бросил шар Ирму. – Я свой выбор уже сделал. Пользоваться им очень просто. При соприкосновении с Витой артефакт активируется. Есть еще некоторые «усилители», как у сектанта, они действуют дистанционно, но тебе это не надо.

Голос его перешел на шепот, а лицо обрело задумчивые черты. Вита почти наверняка знала, о чем он думает и что чувствует. Тяготы выбора, впрочем, быстро исчезли с его лица, и парень, поднявшись, направился к ритуальному костру.

Деревянный мусор сам собой расступился перед ним, веревка, связывающая девушке руки, истлела, и пленница приземлилась на невидимую преграду, смягчившую ее падение.

Истощенная и уже не раз терявшая за последние дни сознание, она даже не плакала, а просто глупо моргала и мелко тряслась.

– Мне не нравится быть живой, – прошептала Вита Ирму, заключившему ее в крепкие объятия.

Почему-то эти слова резанули Саше не только по слуху. Внутри у него пошатнулось что-то. Ему сначала стало грустно, а потом невыносимо стыдно. Он привык, что все живые в глубине души надеются, что в смерти есть избавление. Но вера эта лежит так глубоко, и напоминает она паническую попытку схватиться за этот мир – даже со всеми его недостатками.

«Мне не нравится быть живой» – значит, быть мёртвой лучше? Неужели жизнь человеческая настолько пала, что даже эта девушка – существо, порожденное Зоной, – не хочет быть человеком. Все эти любовь, вера, дружба, нежность для нее хуже, чем пороховая копоть и гамма-кванты, рвущие на части генокод? Бедная девочка, она выросла из его же, Ирма, головы. Что же он мог рассказать ей о мире, крутившемся вокруг одной лишь его биографии: пьянство в университете, стремление к «любви, как в книгах», сочетавшееся с нигилистическим взглядом на женщин, отсутствие цели в жизни, детская наивность, переросшая во взрослую ненависть к себе подобным. И после этого Вита ещё должна любить жизнь?

Первое, что почувствовала Вита, была боль. «Мне жаль, родная, но боль – это спутник всего живого. Она подарена нам эволюцией, чтобы ценить мир вокруг. Знать, что такое хорошо и плохо – на самом простом уровне. Различать добро и зло», – думал Ирм, поднимаясь с девушкой на руках и не решаясь говорить.

Артефакт, брошенный ему Алексеем, Вита небрежно отшвырнула в сторону.

– Зря ты его выбросила, – его голос осип. – Жизнь – это не только боль. Поверь мне…

Оставив Виту успокаиваться, наемник пошел осмотреть склеп..

Два рюкзака, набитые под завязку, лежали на деревянном, криво сбитом столе, уже порядком рассохшемся от старости. Наверное, его принесли его из церкви. Штукатурка большей частью попадала, и кое-где виднелись деревянные каркасы, служившие стенами и перегородками этому склепу. Самойлов потрогал стволом автомата один рюкзак, убедился, что под ним нет гранаты. Аккуратно пнул другой, но тут же отшатнулся: с того взлетела целая стайка разноцветных мух.

– Чё ж вы там жрёте, такое гадкое… дерьмо какое-то… – негодуя, процедил Ирм, воровато оглянувшись в проём и прислушавшись, не звала ли его Вита.

Он аккуратно, двумя пальцами потянул за молнию более «спокойного» рюкзака, и та послушно разошлась… От увиденного Ирм подался назад, у него по коже побежали мурашки. Он напоролся спиной на какую-то тумбу, которую и не заметил даже, споткнулся и упал на пол, лязгнув автоматом.

– Твою ж мать!!! – прокричал, а вернее, хотел прокричать он, еле выдавив из себя звук.

Из рюкзака на него смотрела женская голова. Наполовину закатившиеся глаза, страшно распухшие и красные, чёрный провал рта… Самойлов с трудом сдержал дурноту. Будто пьяный по льду, он на корточках, постоянно оскальзываясь на этом чёртовом пыльном полу, дополз до двери. И уже было вышел из этой комнаты ужаса, но случайно заглянул в эмалированное, тронутое ржавчиной ведро…

Он выкатился кувырком из склепа, потом долго сглатывал слюну, стоя на коленях и мелкими болезненными вдохами втягивая в себя чистый, пахнущий осенью воздух. Руки его дрожали.

Ему не сразу удалось вновь переключиться. Он, бледный как смерть, всё ещё мучимый тошнотой, доковылял до Виты, склонившейся над раненой. Вите тоже досталось. Ирм бросил автомат и смоченным в чистой воде бинтом протёр напарнице лицо. «Ох и набежится на всю эту кровь…» – подумал он, заклеивая то, что можно было, пластырем.

Даже не услышав о том, что ему говорил Алексей, стоявший здесь же, он молча полез в рюкзак, достал флягу и сделал большой глоток своего скупого запаса водки. Тошнота наконец отошла, а из ушей будто вытянули вату. Наконец Самойлов услышал, что говорит Леха.

– Древние кельты отрезали головы своих врагов и украшали ими свою обитель. Я забыл предупредить вас, что у этих отморозков есть такая же традиция. Смотрю, ты уже познакомился с местными трофеями. – Алексей сморщился, переклеивая пластырь на лбу пленницы.

– В полной мере, – ответил Ирм. – Что будем с ней делать? Она без сознания, не оставлять же ее здесь одну.