Выбравшись на свободный участок среди толпы, она остановилась возле толстой – до бедра – медно-красной рыбины и всмотрелась в большой, ничего не выражавший глаз. Кто-то из университетских профессоров назвал ее живым ископаемым. «Положим, оно уже не живое, – подумала она. – А вот некоторые из нас пока еще живы».

Она стояла у северного бока мертвой твари и смотрела на часы – но стрелка компаса указывала ей за спину, на север.

Она вздохнула и начала выбираться из толпы. – «Попусту потратила время, – думала она. – Впрочем, возможно, что мои рекламные щиты помогут что-нибудь узнать о парнишке Парганасов. И «Лексус» я оставила здесь на Мейн – может быть, хоть кто-то туда заберется».

Пот стекал из-под тщательно причесанных волос Канова на бороду, и он вытирал капли, не давая им сбежать по шее на белый воротничок. Он искренне обрадовался тому, что Деларава наконец-то собралась уходить, потому что на сцену, которую он выбрал в качестве наблюдательного пункта, взобралась дюжина детей в купальниках, затеявших какую-то игру с прыжками и песнями.

«Большая мертвая рыба, – думал Канов, осторожно спускаясь по бетонной лестнице на тротуар. – Что я могу рассказать Обстадту, кроме того, что Деларава бродила вокруг нее, рассматривала ее и снимала? Эта рыбина больше тех рыбешек, которых она по ночам ловит и вытаскивает на палубу «Куин Мэри», но ее она не ловила и, конечно, не ела. Не исключено, что ее просто заинтересовала эта рыба. А крабов и омаров частью собрали, частью вернули в море. Я даже не могу привезти ему хоть одного, хотя Обстадту, строгому вегетарианцу, морская живность все равно не пригодилась бы».

– Не продадите сигаретку, дружище?

Канов отвернулся от пляжа. Загорелый молодой человек, только что находившийся возле волейбольной сетки, прошел по серому тротуару к сцене и теперь стоял перед ним, протянув одну руку, а другой копаясь в кармане обрезанных выше колен джинсов. Канов решил, что парень выглядит слишком здоровым для того, чтобы страдать от отсутствия никотина.

– Я не нашел ни одной, – сказал Канов. Если парню требовалась именно сигарета, такой ответ должен был сбить его с толку.

Но молодой человек не стал возмущаться тем, что его посчитали способным курить сигареты, поднятые с мостовой, а лишь сокрушенно покачал головой.

– И все же они повылазили, скажете нет? – сказал он, повысив голос так, что Канов ясно слышал слова сквозь рэп, гремевший из черных портативных стереоустановок, стоявших около волейбольных площадок. – Практически чуешь, как они умирали.

Канов, никогда не пользовавший дури, известной под названием «дымок» или «сигара», только пожал плечами.

– Я только чую, что эта рыба действительно умерла, – подчеркнуто невпопад сказал он.

Молодой человек без интереса взглянул на толпу, собравшуюся на пляже.

– Да, дохлая рыба. Ну, всех благ, – и босиком зарысил к велодорожке, вероятно, рассчитывая найти еще кого-нибудь, кто выглядел бы здесь совершенно неуместно.

Полиция расчистила еще один проход сквозь толпу, другой путь через зевак, и теперь пикап с подъемным краном уже съезжал на песок, и Канов хорошо видел, как несколько мужчин в комбинезонах пытались перекатить рыбу на длинную доску. Рядом был припаркован длиннющий эвакуатор, и он праздно задавался вопросом о том, кому досталось право опеки над тварью.

Он вздохнул и направился в ту сторону, где оставил машину. Обстадт, вероятно, захочет получить отчет.

Рыбе предстояло поехать в университетскую лабораторию океанографии. Когда ее завернули в брезент и аккуратно опустили на длинную грузовую платформу эвакуатора, водитель начал медленно сдавать грузовик назад вокруг северной стороны павильона тем же путем, каким подъехал сюда; вскоре «бип-бип-бип» сигнализации заднего хода заглушил металлический скрежет, который издал бело-голубой мусорный бачок, окруженный трафаретной надписью «ДЛЯ МУСОРА*ДЛЯ МУСОРА*ДЛЯ МУСОРА», когда одно из задних колес проволокло его по земле, прежде чем расплющить, но в конечном счете все четыре колеса снова оказались на мостовой, и водитель с натугой переключил коробку передач на первую скорость, и старый большой трудяга-грузовик пополз к Оушен-фронт, а полицейские разгоняли с его пути десятки полу- и почти голых людей.

В конце концов грузовик выбрался на Виндвард-авеню, пересек Мейн, где транспортный поток поредел, проехал по Венис-бульвару до Линкольн-бульвара, а потом повернул на север к Санта-Моника-фривей.

Свобода – только на скоростной трассе.

Когда грузовик, размеренно скрежеща шестернями коробки передач, поднялся по лепестку развязки, ветви росших вдоль обочин олеандров с фиолетовыми цветами внезапно закачались под налетевшим порывом ветра, и солнечный свет вспыхнул в стремительном потоке воздуха, хотя там не было ни хрома, ни стекла, которые отражали бы его лучи, создавая впечатление, будто потрепанный грузовик сопровождали призраки десятков угловатых старых автомобилей.

В душном полумраке под трепещущим брезентом челюсти мертвого целаканта со скрипом открылись, и рыбина слабо, но пронзительно свистнула горлом, как будто возобновившаяся перистальтика изгнала из живота твари скопившиеся там газы. Тональность свиста изменялась вверх и вниз по звукоряду и в грубом приближении напоминала первые девять нот старой песни «Начинаем», а потом крошечная серая полупрозрачная тучка выплыла, колеблясь, из открытого рта, минуя зубы, как молодая медуза, двигающаяся в толще чистой воды.

Неразмытым облачком дыма, не рассеивающимся по краям, это нечто спустилось по пластинам нижней челюсти рыбы, уцепилось на мгновение за вибрирующую рифленую алюминиевую поверхность грузовой платформы, а затем прянуло в волнующемся полумраке к близкой крыше брезентового тента. Ветер, вольно обтекая бока мертвой рыбы, поймал облачко, закружил и выбросил из-под хлопающего края брезента в открытую часть кузова, где горячие бурлящие струи дизельного выхлопа подбросили его над ревущими грузовиками, автомобилями и фурами и закружили, незримое, в резком солнечном свете.

И сразу движение позади грузовика, перевозившего трофей, замедлилось, потому что от грузовика как будто начали отлетать куски: то глянцевая поблескивающая металлическая полоса, то бешено крутящаяся темная шина, по одну сторону грузовика засверкал хром, потом по другую, как будто какой-то дорожный ультрафиолетовый прожектор осветил части невидимых при иных условиях машин, тайно разделявших автостраду с теми, кто ехал по ней. Потом ветровые стекла на мгновение накрыла тень, отброшенная пролетевшим низко над шоссе длиннокрылым желтым бипланом, на верхнем крыле которого смутно различалась фигура стоявшего человека.

Не более чем через две секунды самолет замерцал и исчез, но перед тем как стать незримым, он накренился, ловя крыльями материковый ветер, как будто направлялся на северо-восток, к Голливуду.