— Ест хорошо, гадить ходит на балкон, при виде Альбрехта прячется под кровать, — с довольным видом доложил он. — Вот вроде куриного племени животина, а поумнее некоторых первогодков будет!

— Я маковое молоко на всякий случай прихватила, — Азали вытащила из мешочка на поясе крохотный пузырек. — Дадим капельку, его сон быстро сморит, очнется через полчасика безо всяких последствий.

Пока закусывали клюквенный глинтвейн свежайшим пирогом, что умопомрачительно пах всеми сладкими подарками на свете, петух и вправду задремал, нахохлившись в корзине. Азали с Бродди чинно сели рядышком, не касаясь друг друга, словно на экзамен пришли. Боевик не сводил тревожного взгляда с петуха.

— Держать надо? — шепотом спросила Герда.

— Не надо, он ничего не почувствует, — тихонько ответила Ниенна, поглаживая птицу по спинке. Петух было напрягся под чужой рукой, но тут же захлопал осоловелыми глазами-бусинками, сладко зевнул и сунул голову под крыло.

Некромансерка забормотала себе под нос длинную и ужасно нудную формулу, надеясь, что в процессе не перепутает слова местами. А то мало ли? Добро, если пернатый лишится хвоста, а вдруг жизни? И без того натерпелся.

Но нет, через несколько минут веки и у нее начали слипаться, а на языке появился привкус макового молока. Ниенна вдохнула и резко выдохнула, проваливаясь в транс.

Перед глазами тут же заплясали кривые и плохо ошкуренные доски сарая, качнулась куча сена в углу. Железная столешница, к которой прижимали петуха, неприятно холодила пернатое брюшко.

— Госпожа, вы точно ведаете, что творите? — раздался над головой дребезжащий голос. Это же тот самый торговец, который яйца золотые продавал!

— Ты, червяк навозный, в чем смеешь сомневаться, в моих способностях или моем разуме? — ласковым, но очень нехорошим тоном отозвалась стоящая рядом женщина в темном закрытом платье.

В ответ раздалось лишь испуганное кваканье.

— Госпожа, смилуйтесь! Я же за благополучный исход дела переживаю, чтобы вам было хорошо, чтобы поправились вы, наконец!

Петуху тоже было страшно. Обаяние неведомой бабы на него не действовало. Да и трудно испытывать добрые чувства к тому, кто одной рукой вдавливает тебя в стол, а второй больно оттягивает в сторону левое крыло.

— Красавец, — проворковала тетка в черном. — Надеюсь, он будет сильнее двоих предыдущих. Иначе я этот эксперимент никогда не завершу и сил не наберусь. Повтори еще раз, что ты должен сделать?

— Заплатить взнос в торговое казначейство за палатку на центральной ярмарке Ахенбурга, отнести туда лукошко с яйцами и пернатую скотину. Предварительно выкрасить его, как сказочного. Цену не ломить, зазывать честной народ, стараться, чтобы зеваки взяли в руки хоть одно яйцо, дальше ваше калдунцтво все само сделает, — забубнил торговец.

— Правильно, — низко мурлыкнула женщина, словно большая кошка. — В этот раз адептов и взрослых магов не трогаем, сил пока что маловато с ними справиться. Было бы лето, другое дело… С помощью моего заговора яйца благополучно попадут к тем, кто слаб и для обучения колдовству не годится. Но магия в них есть, просто немного, капля-другая. Однако из нескольких десятков капель выйдет кружка живительного эликсира. На первое время мою жажду она утолит, а к середине весны в лес переберемся, отловим пару ведьм, потом заманим в чащобу колдуна с дипломом. Хорошо бы женщину, тогда я ее грамоткой воспользоваться смогу, личину чужую натянуть — дело нехитрое…

Ниенна слушала, и тревожные пупырышки ползли по рукам и спине. Еще одна полоумная? Некромансер Сапек, желавший достать проклятый клад, вырывал девкам сердца, а эта кикимора жаждет набраться чужой магической силы? Теперь сомнений не оставалось: запугавшая и петуха, и мужика гадина явно не человеческого происхождения. Вытянуть из кого-либо даже спящий колдовской дар могли лишь некромансеры, и то на старости лет после потери разума. Тетка же строила коварные планы очень здраво, на умалишенную совершенно не похожа. Просто очередная мерзавка, желающая стать сильнее за счет других.

— А с людьми потом что делать будете, госпожа? — не унимался мужик.

— Пусть живут, — равнодушно ответила женщина. — Деревенским скажу, что наняла из города прислугу, в канун праздника дел у всех много, вопросов лишних не возникнет. А когда к февралю перемрут все, так спишем на хворь. Пусть докажут, что от яда. Мы же не будем ничего подмешивать ни в трапезу, ни в питие. Начну вести себя, как добрая хозяйка, одаривать всех тряпками да побрякушками, особенно девки рады будут. Кто же им скажет, что с барского плеча брать что-либо в нашем поместье опасно для жизни?

И женщина расхохоталась, вместе с ней меленько и подобострастно захихикал мужик. А петух испугался и дернулся из-под руки.

— Ты посмотри, какой сильный, — подивилась злодейка, запуская длинные ногти в левое крыло. Ниенна вздрогнула и зашипела сквозь зубы — левая рука вмиг онемела до самой лопатки. Казалось, отруби ее, и даже не почувствуешь, как истечешь кровью. — Точно переживет ритуал, не сдохнет в процессе, как остальные.

Она помолчала с минуту, а затем задумчиво пробормотала.

— И все же удивительно, что исход нашего дела во многом зависит от столь ничтожного создания. И от проворности моих детушек, которые внушат нужным людям явиться в селение вовремя. Хорошо, что распорядились отправить в суп все куриное поголовье в округе, ни к чему они мне рядом в эти дни. Лишь бы мост через реку не заледенел, а то к закату не успеют из Ахенбурга добраться…

— Да тут и пешком недалече, — отозвался торговец. — До Кронгенской заставы из столицы часа четыре неспешного ходу, а оттуда уже напрямки пять верст. Через Хафелев ручей перейти и уже река, а там и мы. Главное, чтобы не заплутали на подходе к селу!

— Деревенских отправлю встречать. Наказ дам — всех, кто к госпоже на службу желает устроиться, немедленно провожать в поместье.

Петух, вдавленный в стол, возмущенно заквохтал.

— И яд его почти не взял, каков крепыш! — опять восхитилась женщина. — Теперь я уверена, что все получится. И вновь наступят времена, когда во всех храмах на земле мне будут возносить славу!

Она расхохоталась и впилась длиннющими алыми ногтями второй руки в спину петуха. Ниенна дернулась от неожиданности — и тут же невыносимая боль пронзила тело от макушки до пяток. Захлебнувшись собственным криком, некромансерка рванулась в сторону из чужих когтистых рук…

… И очнулась на полу собственной комнаты, заливаясь слезами. Герда мигом вскочила, обняла подругу за плечо.

Петух тоже очухался, и теперь трясся в корзинке, словно терзаемый лихорадкой. Бродди тут же наклонился, сгреб его в охапку и стал поглаживать, что-то тихонько бормоча. И удивительное дело — неразумная скотина и впрямь доверчиво прильнула к боевику, как к