Добрята поднялся наверх по скрипучей лестнице. Там были его личные покои и спальни королев. Мария или Клотильда? Мария или Клотильда? Пусть будет Клотильда. И король решительно открыл дверь в покои младшей жены. Ему срочно нужно было отвлечься. Глупенькая смешливая Клотильда подходила для этого как нельзя лучше.

Ласки юной жены привели Добряту в хорошее расположение духа. А чего он ждал, собственно? Война все равно случилась бы весной, но только теперь вся власть в Нейстрии и Австразии в одном кулаке собрана. Хлотарь был хитер и дальновиден, а Дагоберт еще молод, но решителен и умен. Так отзывался о нем тесть, хорошо знавший обоих королей. Дагоберт любил баб, так кто же их не любит? Это даже хорошо, что силой мужской не обделен молодой король. Воинам такое нравится.

Тесть! Вспомнишь о нем, а он уже тут! Флавиан прибыл немедленно, как только получил важные вести с королевским гонцом.

— Ваше величество, я получил весть! — Флавиан коротко поклонился зятю, а в его глазах промелькнула неясная тень. Майордом тоже знал о разговоре с его дочерьми. Мария и Клотильда доложили ему об угрозе тут же, и теперь во взгляде королевского тестя порой проскальзывало немалое уважение и опаска. Добрята чуял этот страх, и упивался его вкусом, как хорошим вином. Только вино нравилось ему куда меньше, чем власть. Молодому королю понравилось играть людьми, даже собственными женами, которые теперь так старались угодить ему, что он даже начинал порой им доверять. Впрочем, сладостное наваждение быстро сходило, и Добрята смотрел на ужимки своих женушек с понимающей ухмылкой. Его полностью устраивала такая жизнь. Он ведь чуть было не размяк, словно деревенский увалень, зато теперь он стал настоящим королем франков, человеком, который живет, окруженный со всех сторон, врагами и капканами. Настоящий король — это волк, самый сильный в своей стае. И он, как вожак, должен все время смотреть по сторонам, не подрос ли зубастый волчонок, который хочет занять его место. Флавиан на волка не тянул, и теперь стоял перед зятем, до дрожи пугаясь оловянного взгляда человека, которому ничего не стоит выпустить ему кишки и после этого спокойно пойти ужинать. Сам патриций был жидковат для такого, и молча принял новые правила игры.

— Это ничего не меняет, — сказал Добрята, а Флавина согласно кивнул.

— Ничего, ваше величество, — подтвердил он. — Я думаю, за зиму Дагоберт приведет к покорности всех герцогов франков, а после Мартовского поля двинет на Бургундию армии двух королевств.

— Какой ты видишь выход? — спросил его в лоб Добрята.

— Воевать, — пожал плечами майордом. — Что же еще мы можем сделать?

— Негусто, — не поменявшись в лице, ответил Добрята. — Может быть, ты договорился с тюрингами, и они взбунтуются у Дагоберта в тылу? Или отвез золота саксам, чтобы они разграбили север? Или подкупил епископа Реймса, чтобы тот остановил братоубийственную войну? Ведь сам Римский папа отдал мне наследство отца. Неужели король Дагоберт пойдет против воли божьей?

— Не… нет, — изумленно посмотрел на короля Флавиан, который считал зятя тупым воином, не лишенным некоторой толики коварства. Но такого от него он просто не ожидал. Флавиан проблеял: — Я ничего такого не делал, мой король.

— Так зачем я тебя держу? — поморщился Добрята. — Это твоя работа, Флавиан. Или ты хочешь, чтобы твоих внуков зарезали, как моих братьев, а дочери сгнили в монастырской келье?

— Нет! — побледнел майордом. — Я думал, что вы призовете тех всадников, и они снова разобьют франков. Ведь один раз у них уже получилось.

— Это не так просто, Флавиан, — покачал головой король. — И ты это скоро поймешь.

— Я знаком с архиепископом Соннатием, — сказал майордом после недолгого раздумья. — Что я могу ему пообещать?

— Все! — решительно ответил Добрята. — Ты можешь пообещать ему все, что он захочет. Пообещай, что он крестит аварскую орду и станет после смерти святым. Я лично добьюсь этого. Пусть отлучит от церкви короля Дагоберта, если тот нарушит установление папы.

— Я пошлю к нему одного уважаемого человека, — ответил майордом после недолгого раздумья. — Мой кузен — епископ Буржа. Он мне не откажет. И вот еще что, ваше величество. Я не ожидал от вас замыслов, достойных великого короля. Я впечатлён…

— У меня были хорошие учителя, Флавиан, — ухмыльнулся Добрята. — Вспомни об этом, когда вновь захочешь поделить мои земли за моей спиной.

Неделю спустя большой зал бывшей виллы патриция Прованса уже не казался таким большим. По количеству набившихся туда людей он напоминал таверну, а по запаху — конюшню. Майордом Флавиан брезгливо морщил свой аристократический нос, впервые осязая вблизи запах двух десятков от рождения немытых степняков, а молодые королевы и вовсе приняли подарки, и в полуобморочном состоянии ушли в свои покои. Им стало немного нехорошо. Добряте и Виттериху на запах было плевать. Им и не такое приходилось нюхать, а вот разговор с вождями племени хуни получился весьма непростой.

— Тут нечего делать полукровкам, — выразил общее мнение хан Октар, а остальные старейшины родов поддержали его одобрительным ворчанием. — Они резали наших детей и отняли родовые земли. Мы ненавидим их, король.

— Они уже один раз помогли нам, хан Октар, — примирительно сказал Добрята. — И они враги франкам. А враг моего врага — мой друг!

— Хм-м… хорошо сказано, король, надо запомнить, — пробурчал Октар. — Только для меня и франки, и полукровки враги. И даже предатели из степных родов тоже враги. Все эти кочагиры, консуяры и тарниахи. Они предали своего кагана, а теперь ты предлагаешь нам воевать вместе с ними?

— Я предлагаю нанять пять тысяч всадников на несколько месяцев, — терпеливо пояснял Добрята. Всю компанию следующего года он уже трижды обсудил с Виттерихом, вспоминая все, чему учил его князь и многоопытный командующий Деметрий.

— Мы не вытащим эту войну, — вмешался в разговор гот. — У меня в дружине пять сотен мечей. Три тысячи справного войска выставит бургундская знать. Вас две тысячи, и ополчения из римлян наберем тысяч десять-пятнадцать. Да неважно, сколько мы их наберем. Против франков они не воины, а овечье дерьмо. Крестьяне, горшечники и лавочники — это воины, по-твоему? А сколько приведет Дагоберт? Сорок тысяч? Пятьдесят? Придут все франки, что могут держать оружие, придут алеманны, чью родню вы резали в том году. Придут тюринги, придут наемные саксы… Даже если каждый из вас убьет по десять врагов, нас все равно перережут. Запрут в городах, изведут осадами, разорят поля и сожгут деревни… Вы хотите из-за глупой гордыни потерять все, что получили?

— Сорок тысяч воинов, — задумчиво протянул Октар. — А то и все пятьдесят… Тяжело нам придется. Ладно, делай то, что задумал, король. Я постараюсь это своим