— А старые боги? Они не покарают за то, что крестился? — наивно спросил Добрята.

— Христос куда сильнее, — уверенно ответил епископ. — Он защитит тебя.

— Тогда почему его светлость не крестится? — задал Добрята давно мучивший его вопрос. — Ему-то такая защита куда нужнее, чем мне.

— Его время еще не пришло, мой мальчик, — ласково сказал владыка. — У каждого из нас свой путь к господу, и мы должны пройти его с достоинством и смирением.

— Значит, ты, княже, тоже примешь крещение? — растерянно спросил Добрята.

— Несомненно, — серьезно кивнул князь. — Когда настанет время.

— А когда оно настанет? — с замиранием сердца спросил парень.

— Пути господни неисповедимы, — посмотрел ввысь Григорий. — Иисус прощает нам наши грехи, если мы живем праведно и искренне раскаиваемся. Он не оставляет без своей помощи даже самые заблудшие души.

— Помни, Хильдеберт, — посмотрел на него князь, а на его лбу залегла складка. — Власть — не награда. Власть — тяжкая ноша. Если ты начинаешь наслаждаться властью, она раздавит тебя. На пути к власти не остается друзей, и почти никогда не бывает настоящей любви. Это такая редкость, что о ней можно слагать легенды. Все, кто окружат тебя, будут использовать тебя в своих интересах, а ты будешь использовать их. Это такая игра, прими ее правила. Не обижайся на людей за это, это станет твоей ошибкой. Ищи не друзей, ищи союзы. Тогда твоя власть будет крепка. Если же ты расслабишься и поверишь кому бы то ни было, тебе конец. Тебя просто уничтожат.

— А короли своим женам и детям доверяют? — с замиранием сердца спросил Добрята. — Неужто и близким доверять нельзя?

— Власть не делится на двоих, — печально ответил Самослав. — Мне вот повезло, я живу в любви. Но детей придется отослать, чтобы власть не разъела их, как ржа разъедает хороший нож. Моя жена не понимает этого и плачет ночи напролет. Ей нелегко понять меня. Что касается тебя — бойся тех, кто ближе всего. Их предательство особенно опасно. Поэтому делай из своих близких союзников, чтобы ты был им нужен живым, а не мертвым.

— Я понял, государь, — поклонился Добрята. — Спасибо за науку. Я не подведу!

Юный Хильдеберт уже ушел, а князь по-прежнему смотрел ему вслед, пребывая в задумчивости.

— Как ты считаешь? — спросил он Григория. — Он что-нибудь понял? А то я распинался перед ним, как Цицерон.

— Как кто? — широко раскрыл глаза Григорий. — Цицерон? Это еще кто такой?

— Как кто? — глаза князя стали еще больше, чем у епископа. — Самый знаменитый римский оратор. А я думал, ты все книжки на свете перечитал!

— Так я тоже до этого момента так думал, — растерянно ответил Григорий.

— Ну! Как же! — напомнил ему князь. — Куи боно! Кому выгодно! Речь в защиту Квинта Росция! Речь против Катилины!

— Так это не Цицерон никакой! — замотал головой владыка. — Это Маркус Туллиус Кикеро.

— Кикеро? — повторил с ударением на второй слог изумленный донельзя князь. — Почему Кикеро? Слово-то какое гадостное!

— Кикеро, — подтвердил Григорий. — В старой латыни вообще звука ц нет.

— А Цезарь? — запальчиво воскликнул князь. — А Гай Юлий Цезарь, который галлов победил? Или Цезаря тоже не было?

— Да не было никакого Цезаря! — ошарашено ответил Григорий. — Галлов победил Гаюс Юлиус Кайсар. Это же все знают!

— И я вот теперь тоже это знаю! — сказал раздавленный новой информацией князь. — Надо Людмиле сказать, а то мы их дома Цицероном и Цезарем называем. Так что, понял он меня? Как думаешь?

— Не знаю, — поморщился владыка Григорий. — Не уверен. Время покажет. Он очень непростой человек, ваша светлость. Жажда власти в нем неуемна.

* * *

— Нет, — ответил Добрята Виттериху, но смотрел при этом прямо в глаза ненаглядным женушкам. — Старого козла мы пока убивать не будем. Он мне еще нужен. Но вот если я вдруг когда-нибудь, хоть через десять лет, случайно упаду с лошади, или подавлюсь куском мяса, или даже умру от чумы, убей его тут же. И этих двух куриц тоже убей. Тогда ты регентом станешь, и за детьми моими присмотришь. Такова моя воля. Понял меня, Виттерих?

— Понял, мой король, — склонил голову герцог и патриций. — Ежели ты помрешь невзначай среди полного здоровья, то майордома и обеих королев прирезать, а молодых королей до пятнадцати лет беречь, как зеницу ока. Пока они в полный возраст не войдут и сами править не смогут.

— Молодец! — милостиво кивнул король. — Можешь идти. А вы, мои птички, — ласково посмотрел он на жен, побледневших, как полотно, — почитайте мне что-нибудь на сон грядущий. Я так люблю, когда вы мне читаете.

— Что тебе почитать, любимый муж? — оживилась Мария, которая первой пришла в себя и осознала, что сегодня им точно ничего не грозит.

— Светония Транквилла сегодня хочу послушать, — все так же ласково ответил Добрята, погладив жен по животикам. — Про римского императора Нерона мне почитайте. То самое место, где он свою беременную жену, Поппею Сабину, насмерть забил. Он так горевал потом, бедняга. Он ведь так сильно любил ее! Так любил! Прямо как я вас!

Глава 18

18 октября 629 года. Вилла Клиппиакум (совр. Клиши-Ла-Гаренн, Париж)

Король Хлотарь умирал. Он, правивший франками с колыбели, казалось, умереть не мог никогда. Третье поколение жило вместе с ним. Несчастья подкосили его, превратив в старика за считанные месяцы и, словно в насмешку, любимая жена Сихильда, которой не было и тридцати, сгорела от непонятной болезни в считанные дни. Это случилось три недели назад, и Хлотарь после этого расхотел жить, приняв ее смерть за знак свыше. Он послал за сыном тут же. Король твердо решил, что не умрет, пока не доведет до конца все свои дела на земле и прямо сейчас он делал самое важное из них. Он каялся. Архиепископ Реймса Соннатий, дряхлый старец, сидел у его кровати со скорбным лицом. Уж он-то, заставший королей Хильперика и Сигиберта, Хлотаря помнил еще в пеленках.

— Година я тоже приказал убить, — шептал король, которого оставляли силы. — Его отец Варнахар много силы взял, а я за государство радел, отче. Большую войну остановила та кровь. Каюсь!

— Отпускаю тебе этот грех, — смиренно отвечал епископ, утомленный списком подлых убийств, бессудных казней и прочих деяний христианского короля.

— Племянников своих убил, — негромко проговорил король. — Тетку Брунгильду казнить велел, да ты и сам знаешь о том. Жен Теодориха убил…

— Отпускаю, — кивал головой епископ.

— Бозона из Этампа приказал убить, — продолжил Хлотарь. — Он моей Сихильде был люб. Боялся я, что блуд у них был.

— И этот грех отпускаю, — покорно отвечал епископ, который хорошо помнил эту скандальную историю. Красавец придворный, судя по