Гудвилл приходит за мной. Он подготовил заявление и хочет, чтобы я прочла его перед представителями прессы.

«Три дня назад нашего четырехмесячного сына Сэма похитили из дома, который мы снимаем возле деревни Кубунг в Западной Ботсване. У Сэма на щеке большое красное родимое пятно, у него светлые волосы и голубые глаза. Пожалуйста, сообщите, если увидите его.

Его няня Теко пропала на следующий день после похищения. Она может располагать важной информацией, мы просим немедленно сообщить о ее местонахождении всех, кому оно известно. Теко на вид лет двадцать, она среднего роста и худощавого телосложения. У нее темные волосы, которые она часто заплетает в косички, она слегка хромает на правую ногу.

В последний раз, когда ее видели, на ней были бусы из голубых камешков».

Я наполняю кувшины водой из бутылей, стоящих в холодильнике, и в сопровождении Гудвилла несу поднос со стаканами по подъездной дорожке. Какая-то девушка, благодарно кивнув, принимает поднос. Журналисты обступают ее, кувшины быстро пустеют.

Гудвилл подводит меня к выставленным в ряд микрофонам. Встав лицом к журналистам и нескольким большим камерам на штативах, я начинаю читать: «Три дня назад нашего четырехмесячного сына… нашего сына Сэма…» Буквы расплываются перед моими глазами.

— Пожалуйста, помогите нам.

Я отшатываюсь от микрофонов, роняя текст. Гудвилл подхватывает его и продолжает:

— «…Сэма похитили из дома, который мы снимаем возле деревни Кубунг в Западной Ботсване. У Сэма на щеке большое красное родимое пятно…» — Его голос затихает, я бреду прочь.

Прежде чем Гудвилл уезжает, я снова спрашиваю его о торговле людьми. Он только качает головой.

Адам возвращается вечером, мертвенно-бледный и молчаливый. Всю дорогу до дома пресса висела у него на хвосте, а у ворот взяла в кольцо. Он прорвался, но теперь лежит, обессиленный, в постели. Кажется, что его тело занимает меньше места, чем раньше, будто он ссохся от горя и стресса.

— Интерпол сейчас координирует действия международных групп, — говорит Адам. — Но они считают, что вряд ли Сэм уже покинул страну. На границе и в аэропортах ведут активные поиски.

Провезти Сэма за границу тайком затруднительно, он слишком заметный. Пятно защитит его.

— Установлено наблюдение за всеми известными международными криминальными группировками, — продолжает Адам.

Но процедуры пограничного контроля не действуют в густом буше, где никто не помешает банде похитителей преодолеть большое расстояние пешком и незамеченно попасть в другую страну. Никакой полиции не хватит, чтобы держать под наблюдением бесконечные мили безлюдной местности.

— Я консультировался по скайпу с представителем немецкого агентства, ведущего борьбу с похищениями детей, — говорит Адам. — Если похитители выйдут с нами на связь, мы должны сообщить об этом и ни в коем случае не перечислять деньги.

В сравнении с масштабом мировой преступности ужас, вызванный сломанными клетками и ободранной лягушкой, отступает на задний план.

— Это могли сделать местные дети, — говорит Адам, услышав от меня о случившемся. — На спор, подстрекая друг друга. Наверное, решили, что мы растеряны и это сойдет им с рук.

И в самом деле сошло. Клетки стояли в густой тени под деревьями, детям не составило труда спрятаться там ночью и втихомолку совершить жестокость.

Зоуи вбегает в нашу комнату, забирается на постель и кладет голову на грудь Адаму. Посветлев лицом, он обнимает ее одной рукой. Через несколько секунд он уже спит. Зоуи сползает с кровати и выбегает из спальни.

За ужином все молчат. Зоуи то и дело зевает, Элис отказывается от еды, я тоже. Адам съедает только половину своей порции тушеной бамии.

Уложив детей, мы продолжаем разговор в гостиной.

— Что они сказали про торговлю детьми?

— Ты была права. Такое случается, — отвечает Адам.

Мое сердце уходит в пятки. Лучше бы я ошибалась.

— Но редко. Ботсвана — скорее, перевалочный пункт для детей, которых везут из других стран в Южную Африку.

— Зачем?

Адам отворачивается. Идет к буфету, открывает дверцу и наливает себе выпить.

— Зачем ими торгуют, Адам?

— В целях нелегального усыновления, что может означать рабство, а значит, принудительный труд или секс-индустрию, и еще… — Он умолкает и быстро отпивает вино.

— Продолжай.

Каждое новое слово страшнее предыдущего.

— Для торговли органами и… колдовства, — еле слышно заканчивает он.

Некоторое время мы оба молчим. Я даже думать не могу. В ушах слышится потрескивание, как в испорченном радиоприемнике.

— Жена Саймона участвует в выборах, — помолчав еще, сообщаю я. — Ты знал, что политики пользуются снадобьями, изготовленными из частей человеческого тела?

— Только не Саймон, — спешит возразить Адам. — Он же учитель, интеллектуал, рационально мыслящий человек. Он не может верить в колдовство.

Но вера не подчиняется рассудку и интеллекту, она исходит из неких темных глубин. Кабо верит в амулеты. Когда-то я верила, что сумею сберечь отца, если буду плавать быстрее всех. И что нет ничего важнее, чем сравняться в успехах с моим мужем. Адам, должно быть, верил, что с ним ничего не случится, если ровно раскладывать карандаши и тщательно подравнивать стопки бумаг на письменном столе.

Я подхожу ближе.

— Я читала в интернете, что в Танзании используют для колдовства детей-альбиносов. Считается, что части их тела действуют особенно мощно. Возможно, белый младенец…

— В основном для этой цели используют других детей, — перебивает Адам, будто читая мантру. — Детей постарше, а не младенцев.

Он идет к окну и рывком распахивает его.

Стоя бок о бок, мы смотрим на смутные силуэты эвкалиптов. У людей, забравших Сэма, могло и не быть машины. Тогда они просто унесли его. Мне представляется, как злоумышленники пересекают газон, перелезают через ограду и уходят в буш. Та ночь была лунной. Пока я ехала в деревню в надежде найти моего ребенка, похитители все глубже погружались в гущу серебристых деревьев. Сэм, наверное, спал, убаюканный ритмом ходьбы. Они достигли места своего назначения — одинокой хижины или старого сарая для скота. Кто-то ждал их и сразу открыл дверь. Но я не вижу, что внутри хижины. Будто перед моим носом захлопнули дверь.

— Ты прав, — говорю я Адаму. — Саймон не мог похитить Сэма. Он же наш друг.

— Все равно пусть их проверят. — Адам кивает, словно самому себе. — Саймон поймет, что в таких делах нужна тщательность.

Должно быть, так и начиналась охота на ведьм в средневековые времена. Страх разжигает подозрения, идущие вразрез со здравым смыслом. В нашем сознании образ репетитора девочек исподволь начинает затмевать его зловещий двойник.