— Она интересовалась вашим домом?

— Нет, — ответил я. — По-моему, она довольно сдержанноотносится к творчеству своего брата. — Я встал. — Не стану больше отнимать увас время. Постарайтесь найти цыганку.

— Могу вас заверить, что поиски будут продолжаться. Коронеруона тоже очень нужна.

Я попрощался с ним и вышел из участка. И, тут, какговорится, легка на помине — из почтового отделения выходит Клодия Хардкасл.Как раз в тот момент, когда я шел мимо. Мы остановились. С некоторойнеловкостью, которую испытываешь, когда обращаешься к человеку, только чтопохоронившему кого-то из близких, она сказала:

— Я очень переживаю смерть Элли, Майк. Больше я вам ничегоне скажу. Я понимаю, как.., как тяжко вам выслушивать все эти соболезнования.Но это… Но я должна была это вам сказать.

— Я знаю, — отозвался я. — Вы ведь любили Элли. Вы помоглией почувствовать себя здесь как дома. Я очень вам благодарен.

— Я хотела задать вам один вопрос и, думаю, лучше спроситьвас сейчас, пока вы не уехали в Америку. Я слышала, вы скоро уезжаете?

— Как только разберусь с делами.

— Я хотела спросить вас.., не хотите ли вы продать ваш дом?Я подумала, что вы решите дать объявление о его продаже до отъезда… И если да,то мне хотелось бы первой услышать ваши условия.

Я смотрел на нее во все глаза. Вот уж от кого не ожидалподобного вопроса.

— Вы хотите сказать, что не прочь его купить? Но мнеказалось, что современная архитектура вас не привлекает.

— Мой брат Рудольф сказал мне, что это его лучшая работа. Акому знать, как не ему? Вы, конечно, пожелаете получить за него большие деньги,но я готова их заплатить. Да, мне хотелось бы иметь этот дом.

Признаться, я был ошарашен. До этого наш дом явно не вызывалу нее восхищения. Интересно, подумал я — не в первый, кстати, раз, — каковы насамом деле их с братом отношения? Может, она поклонница его таланта? Иногда мнеказалось, что она его не любит, даже ненавидит. Отзывалась она о нем оченьстранно. Но каковы бы ни были ее истинные чувства, Сэнтоникс значил для неенемало, в этом я не сомневался.

— Вы полагаете, что я продам дом и уеду отсюда — потому чтоздесь погибла Элли, — сказал я и медленно покачал головой. — Вы ошибаетесь. Мыс ней были здесь счастливы, и где, как не здесь, мне легче всего хранить памятьо ней. Нет, я не стану продавать Цыганское подворье — ни за какие деньги,уверяю вас!

Наши взгляды скрестились в безмолвном поединке. Она опустилаглаза первой.

Я набрался храбрости и спросил:

— Вы когда-то были замужем. Меня это, конечно, не касается,но не зовут ли вашего бывшего мужа Стэнфордом Ллойдом?

Она молча на меня посмотрела, потом отрывисто произнесла:

— Да, — и отвернулась.

Полная неразбериха — вот все, что я помню о том кошмарномвремени. Репортеры, задающие вопросы, требующие подробностей, огромноеколичество писем и телеграмм, и Грета, которая каким-то непостижимым образом совсем этим справляется…

К моему крайнему изумлению, родичи Элли оказались в тотмомент вовсе не в Америке. Я был потрясен, узнав, что большинство из них здесь,в Англии. То, что Кора Ван Стивизант оказалась в Англии, это понятно. Она былаженщиной неугомонной и металась по всей Европе: из Италии в Париж, оттуда вЛондон, из Лондона обратно в Америку — сначала в Палм-Бич[35], а потом наЗапад, на свое ранчо. В день смерти Элли она была всего в пятидесяти милях отнас, пытаясь подыскать подходящий дом в Англии. Она прилетела на два-три дня вЛондон, нашла новых агентов по торговле недвижимостью, известила их о своихусловиях, разъезжая по округе, осмотрела с полдюжины домов. В тот самый деньСтэнфорд Ллойд, как выяснилось, прилетел в Лондон на том же самолете накакое-то деловое свидание. И узнали они о смерти Элли не из телеграмм,отправленных нами в Соединенные Штаты, а из газетных сообщений.

По поводу похорон возник ожесточенный спор. Я считал, чтоЭлли следует похоронить там, где она умерла. Там, где мы с ней жили.

Но ее семейство было категорически против. Они пожелалиперевезти ее тело в Америку, чтобы похоронить там, где покоятся ее предки: дед,отец, мать и прочие родственники. В их желании, если вдуматься, не было ничегопротивоестественного.

На переговоры со мной явился Эндрю Липпинкот.

— Она никогда не высказывала никаких пожеланий относительнотого, где ее похоронить, — весьма резонно заметил он.

— А с какой стати она должна была высказывать такиепожелания? — разозлился я, — Сколько ей было? Двадцать один! В двадцать одингод никто не задумывается о смерти и о том, где и как его похоронят. Наверное,она захотела бы, чтобы нас похоронили рядом. Но кто думает о смерти в расцветелет?

— Совершенно справедливое замечание, — согласился мистерЛиппинкот. — А затем сказал:

— Боюсь, вам тоже придется съездить в Америку. Есть многоделовых вопросов, которые требуют вашего внимания.

— Деловых вопросов? А какое я имею отношение к бизнесу?

— Самое прямое, — ответил он. — Разве вам не известно, что,согласно завещанию, вы являетесь основным наследником состояния,принадлежавшего Элли?

— В качестве ближайшего родственника?

— Нет. Согласно ее завещанию.

— Разве Элли оставила завещание?

— Конечно, — ответил мистер Липпинкот. — Элли была деловойженщиной. Это и неудивительно, ведь она с малых лет жила среди бизнесменов.Поэтому, как только она стала совершеннолетней, то есть незамедлительно послерегистрации брака, она составила с помощью своего лондонского адвокатазавещание, один экземпляр по, ее распоряжению переслали мне. — Помолчав, онсказал:

— Если вы приедете в Штаты, настоятельно рекомендую вампередать свои дела в руки хорошего адвоката.

— Зачем?

— Потому что при наличии огромного капитала, большогоколичества недвижимости, ценных бумаг и пакетов акций в различных отрасляхпромышленности вам потребуется правовая помощь.

— Я ничего не смыслю в таких вещах, — признался я. — Ничего.

— Я понимаю, — отозвался мистер Липпинкот.

— А не мог бы я передать все это в ваши руки?