— Иногда умирают. Если у нее было плохое сердце.

— Ее американские родственники утверждали, что у нее что-тотакое было, какой-то там порок…

— Гм, я этого что-то не заметил, когда ее осматривал.Правда, кардиограммы мы не делали. Ладно, что толку об этом говорить. Узнаемпотом. После дознания.

Он окинул меня пытливым взглядом и потрепал по плечу.

— Идите домой и прилягте, — посоветовал он. — Вот у вас-тосамый настоящий шок.

В деревне люди каким-то непостижимым образом появляютсяниоткуда, и к этому времени вокруг нас уже собралось человека три: один подошелс дороги, где стоял в ожидании попутного транспорта, затем краснощекая женщина,которая, срезая путь, шла на ферму, и дорожный рабочий.

Они охали и обменивались репликами.

— Бедняжка.

— Совсем еще молоденькая. Ее что, лошадь сбросила, да?

— От лошадей только и жди беды.

— Это миссис Роджерс, что ли? Американка из «Тауэрса»?

Только когда они вволю напричитались, старик дорожник, качаяголовой, сказал:

— Я, кажись, видал, как это случилось. Да, видал.

— Что именно вы видели? — резко обернулся к нему доктор —Как лошадь скакала.

— А как дама упала, вы не видели?

— Нет, этого не видал. Я видел, как она ехала по опушкелеса, но потом я повернулся и принялся снова разбивать камни. А потом слышу —стук копыт, ну и увидел, как скачет лошадь. Мне и в голову не пришло, чтослучилось неладное. Я решил, что дама зачем-то слезла с лошади и отпустила ее.Лошадь бежала не ко мне, а в противоположную сторону.

— И что дама лежит на земле, вы тоже не видели?

— Нет. Я плохо вижу издалека. Я и лошадь заметил толькопотому, что она оказалась на фоне неба, где светлее.

— Дама ехала одна? С ней рядом никого не было?

— Никого. Одна она была. Вон туда поехала, прямо к лесу.Нет, кроме нее и лошади, я больше никого не видел.

— Наверное, ее напугала цыганка, — вдруг сказала краснощекаяженщина.

Я круто повернулся к ней.

— Какая цыганка? Когда?

— Это было… Это было часа три-четыре назад, когда я утромшла по дороге. Примерно без четверти десять я увидела цыганку. Ту, что живет вкоттедже на краю деревни. По крайней мере, мне показалось, что это была она. Ноточно не скажу — она шла от меня далеко по дорожке среди деревьев. Но толькоона носит у нас в округе красную накидку. Мне рассказывали, что она и раньшеговорила гадости бедной молоденькой американке. Угрожала ей. Твердила, чтослучится беда, если она отсюда не уедет. Грозила вовсю.

— Цыганка! — сказал я. И с горечью пробормотал про себя, нотак, чтобы все слышали:

— Цыганское подворье! Лучше бы нам никогда не видеть этогоместа.

Удивительно трудно восстановить в правильнойпоследовательности события, происшедшие после смерти Элли. До этого момента,как вы сами могли убедиться, я все прекрасно помнил. Только сомневался, с чегоначать рассказ, — вот и все. Но смерть Элли словно острый нож разрезала моюжизнь пополам. К тому, что произошло потом, я оказался совсем неподготовленным. Я стал путаться в появлявшихся вокруг меня людях, в сменявшихдруг друга событиях. Я вообще не очень понимал, что происходит. Словно этопроисходило не со мной, а с кем-то другим.

Все были очень добры ко мне. Это мне запомнилось лучше всего.Я спотыкался на каждом шагу и совершенно не знал, что делать. Грета же была всвоей стихии. Она обладала присущим только женщинам удивительным умением взятьситуацию под контроль. Все эти мелкие, вроде бы пустяковые проблемы, которыенужно кому-то решать. Я на это был совершенно не способен.

По-моему, первое, что я отчетливо помню после того, как Эллиунесли и я вернулся к себе домой — к нам домой, в наш дом, — был визит доктораШоу, который пришел побеседовать со мной. Я не помню точно, когда это было.Разговаривал он спокойно, ласково, рассудительно, стараясь объяснить мне, кактеперь обстоят дела.

Приготовления. Я помню, как он несколько раз употребил этослово. До чего же оно противное! И все, что за ним стоит. А все, что стоит загромкими понятиями, такими как любовь, секс, жизнь, смерть, ненависть, —чепуха. Вовсе не они определяют наше существование. А множество других, мелких,унизительных вещей, о которых вы и не думаете, пока они не возникнут передвами, и от которых вам никуда не уйти. Явились агенты из похоронного бюро, иначались приготовления к похоронам. Слуги ходили по комнатам, опуская шторы наокнах. Почему из-за того, что умерла Элли, нужно опускать шторы? Какиеглупости!

Именно поэтому, помнится мне, я и испытывал благодарность кдоктору Шоу. Потому что он терпеливо внушал мне, что следует делать, говорил оночень медленно, ибо хотел быть уверенным, что его слова до меня доходят.

Я и понятия не имел, что представляет собой дознаниекоронера, обязательное при невыясненных обстоятельствах смерти. Я никогда втакой процедуре не участвовал, а потому она показалась мне удивительнонадуманной и в высшей степени непрофессиональной. Коронер, суетливый коротышкав пенсне, предложил мне опознать погибшую, рассказать, как мы в последний развиделись за завтраком, как Элли по своему обыкновению уехала кататься верхом икак мы договорились встретиться за обедом у «Джорджа». В тот день она была такой,как всегда, сообщил я, и не жаловалась на самочувствие.

Доктор Шоу излагал свои показания спокойным тоном, но как-тонеубедительно. Серьезных повреждений нет, сломана ключица, есть ушибы, какиебывают в результате падения с лошади, не очень серьезные и полученные в ту жеминуту, когда наступила смерть. Она лежала на том же месте, где, по-видимому, иупала. По его мнению, смерть была мгновенной. Причина смерти — не телесныеповреждения, а паралич сердца в результате шока. Насколько я сумел уразуметь издлинной вереницы медицинских терминов, Элли погибла просто из-за остановкидыхания, от чего-то вроде удушья. Все внутренние органы у нее былижизнеспособными, содержимое желудка подозрений не вызывало.

Грета тоже давала показания, но более настойчиво, чем докторШоу, утверждала, что у Элли три-четыре года назад были проблемы с сердцем.Ничего определенного ей не известно, но родственники Элли иногда говорили, чтоу нее неважное сердце и что ей нельзя себя перетруждать. Но ничего болееопределенного она никогда не слышала.