– Не устал, я сюда не отдыхать приехал, – не прощаясь, Сталин положил трубку. Посмотрев на Серова, стоящего здесь же, попросил: – Товарищ Серов, поставьте в соседней комнате бутылку вина, ну может, еще каких-нибудь фруктов, а то приедут гости, а мне им даже предложить нечего, как-то не по-хозяйски получится. Найдете?

– У нас с собой есть как раз бутылка цинандали, – отвечал Иван Александрович.

– Прекрасно! Очень выручите!

Серов вернулся к машине, вытащил из вещевого мешка бутылку с вином, яблоки, апельсины. Подозвав задорную связистку, проходившую мимо, распорядился:

– Вот что, барышня, вымойте эти фрукты, они для товарища Сталина. Может быть, что-то вроде вазы найдете? А то как-то неудобно просто так фрукты на стол сваливать.

– Сделаем, товарищ комиссар второго ранга, – весело откликнулась девушка. – У нас в комнате есть большое блюдо, оно как раз подойдет.

– Считайте, что получили поощрение с занесением в личное дело, – улыбнулся Серов.

Через несколько минут связистка вернулась и, взяв на себя роль хозяйки, расставила на столе кружки, тарелки; в стеклянное блюдо, с небольшой щербинкой у самого края, сложила фрукты; букет полевых ромашек поместила в глиняный кувшин. Возражать Серов не стал, так оно будет поуютнее.

Посмотрев в окно, увидел подкатывающий к штабу «ГАЗ-61» командующего Западным фронтом генерал-полковника Соколовского и зашагал к выходу, чтобы проводить гостей к Сталину.

– Ну привет, старый знакомый! – произнес Свиридов и нажал на курок.

Первая автоматная очередь прошлась по колесам, отчего грузовик сбросил скорость и потерял управление. Но через какие-то мгновения водителю удалось выровнять машину, и теперь он шел на таран. Приподняв автомат, Свиридов пустил вторую в лобовое стекло грузовика. Увидел, как пуля швырнула водителя в кресло, заставив выпустить руль. Грузовик вдруг резко ушел вправо и, скатившись в кювет, тяжело перевернулся, вытряхивая из кузова автоматчиков.

Запрыгнув в кресло, Михаил Свиридов скомандовал:

– Езжай!! Пока они не опомнились! Давай просекой через чащу!

По наезженной грунтовой дороге свернули в лес. Длинные ветки царапали кузов, немилосердно хлестали по лобовому стеклу.

– Много еще бензина?

– Думаю, что километров на пять еще хватит.

На недавнее пребывание в лесу крупной военной части указывало множество развилок. Через разреженные толстые деревья была видна брошенная поломанная техника. А на поляне показался длинный барак, рассчитанный человек на двести. К нему тянулась дорога с разъезженной разбитой колеей, заполненной грязной водой.

Неожиданно машина дернулась, потом еще разок, выплюнув из себя очередной выхлоп, и крепко встала.

– Все, приехали! – невесело объявил Свиридов. – Теперь пешкодралом топать, только нужно машину в лесочек отогнать, чтобы не светилась здесь.

– И куда теперь? – спросил Колыванов, когда вышли из машины.

– Задание выполнено, нужно добраться до рации и сообщить в Центр, что со Сталиным покончено.

– Ты думаешь, это нужно? – усмехнулся Колыванов. – Уже через пару часов об этом весь фронт будет знать.

– Ты недооцениваешь большевиков, при желании они могут скрыть все, что угодно. С устранением Сталина немцы получат моральное преимущество, что большевикам очень невыгодно. Их можно будет брать голыми руками. А у немцев будет такой сильный козырь, что они могут смело хоть завтра в наступление идти!

– И где же находится рация?

– В одном неприметном лесочке близ Покровского.

– Ты думаешь, советская контрразведка не ищет передатчик? – спросил Колыванов, пыхнув облачком дыма.

Рассеявшись, дым попал в лицо Свиридова. Эта была не какая-нибудь махорка, вызревавшая на дедушкином огороде, а самый что ни на есть первостепенный немецкий табачок, продававшийся в дорогих немецких магазинах едва ли не щепотками. Так что если СМЕРШ обратит внимание на курево, то такими словами, как «трофейный», не отделаешься!

– Сигареткой не угостишь? – попросил Свиридов.

Майор вытащил курево. Михаил вырвал у него из рук пачку сигарет, безжалостно смял ее и зашвырнул далеко в кусты.

– Ты чего, Свиридов, сдурел, что ли? – возмутился Колыванов.

В какой-то момент показалось, что он готов броситься на Свиридова с кулаками, но удержался…

– Ты меня еще должен поблагодарить за услугу… Даже не знаю, кто тебя инструктировал. Такие сигареты, как эти, еще не каждый советский полковник может себе позволить. На передовой даже офицеры махорку курят. А ты вон как с шиком куришь… Даже большие чинарики выбрасываешь. Я еще удивляюсь, как тебя контрразведка не сцапала.

– Ты много на себя берешь, Свиридов!

– Послушай меня, если жить хочешь. За твое курево до выяснения личности тебя задержит первый встречный смершевец! Кури махорку, если приспичило. Как и все офицеры!

– Чего ты так кипятишься, майор, – примирительно сказал Колыванов. – Я все понял. Мне не нужно объяснять дважды. Махорка так махорка… потерплю до Берлина, а уж там отведу душу.

– А по поводу передатчика, – продолжал Свиридов, как если бы ничего не произошло, – так его еще смершевцам отыскать нужно, а это непросто!

– Что дальше думаешь делать?

– Дальше… Свяжемся с Центром, а они подскажут, где нас лучше всего забрать. Так что впереди нас ожидает достойный отдых. Кстати, ты женат, майор?

– А зачем? – вполне искренне удивился Колыванов. – Бабы мне и так дают.

– Ну-ну… Чего стоим? Давай затолкаем машину вот в тот пролесочек.

Машину откатили в кусты. С дороги ее сразу не увидишь, только когда подступишь вплотную. Так что к генералу она вернется не сразу.

– А теперь давай на шоссе, с этой стороны нас не ждут.

Вышли из леса и, держась друг от друга на некотором расстоянии, зашагали к шоссе. В вечернее время направление на Вязьму было не столь многолюдным, как днем. В сторону фронта двигались маршевые роты, состоящие процентов на восемьдесят из солдат, еще не бывавших на передовой, не лежавших под градом пуль, не знавших бомбежек. Половина из них пацаны, вырванные мобилизацией со студенческих и школьных парт. Их молодые лица, еще не знавшие бритвы, выглядели вызывающе молодо. Юнцы еще не верили в смерть, а потому находили время, чтобы подурачиться и пошалить. Даже на привалах между затяжными и изнурительными переходами не забывали своих мальчишеских игр. Их ребячество пройдет с первыми же разрывами снарядов, с первой смертью товарища, что случится на их глазах.

Так что в какой-то степени им следует посочувствовать.

Навстречу маршевым ротам двигались потрепанные воинские подразделения, немногие из тех, которым посчастливилось уцелеть. Полк на войне живет всего-то сутки, дальше – переформирование и короткий отдых. Но прошагавшие вразнобой бойцы не выглядели юнцами, хотя они были ровесники тех, что попались им навстречу. Их разделяла передовая, что глубокой межой прошлась по сердцам выживших. Каждый из них, пусть даже на малое количество лет, осознал, что уже никогда не будет прежним. На формирование они топали лишь затем, чтобы немного подлатать покалеченную душу и хотя бы на короткое время позабыть о пережитом.